Ганнибал храбро предводительствовал своими солдатами, но в ту минуту, как они достигли высшей точки, он отступил на шаг, с выражением крайней досады.
Он увидел перед собой целый ряд разрушенных домов, а за ними новую стену, поднимавшуюся гораздо выше груды развалин, — стену, выстроенную неожиданно, как будто огромная метла смела сюда, ко входу в город, все обломки изнутри его. Огромные плиты, нетесаные камни, обломки колонн, громоздились с такой же правильностью, как квадратные камни стены, а промежутки были забиты совершенно свежей глиной. Эта стена, выстроенная так быстро напряжением всего города, оказывалась гораздо выше наружной и, образуя изгиб, сливалась с двумя устоявшими выступами старой ограды.
Ганнибал побледнел от ярости, видя, что все усилия помогли ему овладеть лишь пядью земли, покрытой развалинами, и что стена, разрушенная им, каким-то чудом воздвиглась снова в одну ночь еще выше прежнего. Сагунт разрушил стены дома, чтобы укрепиться и перерезать путь врагу. Он видел, что предстоит отбивать землю шаг за шагом, улицу за улицей и что пройдут целые месяцы прежде, чем ему удастся добраться до Форума наверху Акрополя, прежде, чем он принудит город сдаться.
На новой стене сагунтинцы проявили не меньше стойкости, чем накануне, и их пращи и стрелы отразили приступ. Карфагенянам пришлось отступить, ища убежища за обломками бреши.
Стоя у городских стен и глядя на вершину Акрополя, Ганнибал раздумывал. Он предвидел возможность потерять мало-помалу все свое войско, нападая на Сагунт с равнины — слабого места города, где граждане стойко защищались. Позвав Марбахала и своего брата Магона, он объяснил им необходимость иметь в своем распоряжении какую-нибудь возвышенность и для этого овладеть хотя бы частью огромного холма, на котором стоял Акрополь, чтобы оттуда начать враждебные действия против города и принудить его таким образом сдаться.
Прошло несколько дней без возобновления враждебных действий со стороны реки. Осадные машины были переведены к подножию холма и посылали свои тяжеловесные снаряды к самым отдаленным стенам Акрополя. Стены эти были старые, и их давно не чинили, потому что сагунтинцы уповали на неприступность высот.
Число защитников города было недостаточно, чтобы растянуться на все протяжение укреплений, между тем как осаждающие располагали вооруженной массой, которая могла устремляться сразу на различные пункты.
Однажды ночью Актеон встретился на форуме с Сонникой, искавшей его в сопровождении Алько и Пруденция.
— Старейшины зовут тебя, — грустно сказала гречанка. — И Алько желает переговорить с тобой.
— Послушай, афинянин, — серьезно начал сагунтинец. — Дни идут, а помощи из Рима нет. Может случиться, что нашим послам не удалось добраться до территории союзной нации и сенату великой республики неизвестно наше положение. Или, может быть, в Риме воображают, что Ганнибал, раскаявшись в своей смелости, снял осаду?… Нам необходимо знать, что думают наши союзники о нас; мы желали бы, чтобы римский сенат подробно был осведомлен о том, что делает Сагунт, и старшины, по моему указанию, вспомнили о тебе.
— Обо мне?… Чего же они хотят от меня? — спросил Актеон с удивлением, глядя на грустную Соннику.
— Они желают, чтобы ты еще сегодня отправился в Рим. Вот золото; возьми эти дощечки. По ним сенат узнает в тебе сагунтинского посланца. Мы посылаем тебя на праздник. Выйти из города трудно, но еще труднее найти на этом берегу, заполненном врагами, судно, которое перевезло бы тебя в Рим. Ты должен отправиться сегодня ночью — сейчас, если возможно, — выбравшись из стен в стороне, противоположной горе, там меньше врагов. Завтра может быть уже поздно. Поезжай и возвращайся скорей с ожидаемым подкреплением.
Актеон взял золото и дощечки у Алько, но согласился не сразу, понимая всю важность поручения.
— Никому лучше тебя не выполнить этого, — ответил ему сагунтинец. — Вот почему я и подумал о тебе. Ты провел всю свою жизнь в скитаниях по белу свету, ты говоришь на нескольких языках, и нет у тебя недостатка ни в проницательности, ни в храбрости… Ты знаешь Рим?
— Нет. Отец моего отца вел войну против него под начальством Пирра.
— Но теперь ты явишься туда другом, союзником, и мы молим богов, чтобы в скором времени могли благословить день, когда ты прибыл в Сагунт.
Актеон все еще не решился отправиться. Ему было как бы совестно покинуть город в минуту такой отчаянной борьбы и оставить Соннику среди осажденных.
— Я чужеземец, Алько, — сказал он просто. — Ни одна капля крови не связывает меня с вашей судьбой. Ты не боишься, что я могу скрыться навсегда, предоставив вас вашей судьбе?
— Нет, афинянин! Я знаю тебя и поэтому поручился за твою верность перед сенаторами. И Сонника клялась, что ты вернешься, если не попадешь в руки врагов.
Грек посмотрел на свою возлюбленную, будто спрашивая, ехать ли ему, и она наклонила голову, покоряясь необходимости принести эту жертву. После этого Актеон согласился.
— Прощай, Алько. Скажи сенаторам, что афинянина Актеона или распнут в лагере Ганнибала, или он предстанет перед римским сенатом и передаст ему важную просьбу.
Он несколько раз поцеловал Соннику в глаза, и красавица-гречанка, сдерживая слезы, пожелала сопутствовать ему вместе с Алько до вершины Акрополя, чтобы пробыть с ним несколько минут.
Они шли в темноте по эспланадам Сагунта, вдоль стен Акрополя, погасив факелы, чтобы не привлекать внимания осаждающих. Их путь освещался лишь светом звезд, казалось, сверкавших ярче от свежести этой ночи начала зимы.
Алько отыскивал одно место в стене, указанное ему старейшинами, лучше всех знавшими ограду Акрополя. Дойдя до этого места, сагунтинец ощупью отыскал конец веревки, прикрепленной к зубцу, и бросил его в пространство.
Отправка Актеона совершалась в полнейшей тайне. Старейшины, решившие отправить посла и подготовившие его бегство, не показывались. Сонника, плача, бросилась на шею Актеону.
— Отправляйся скорей, афинянин, — сказал сагунтинец с нетерпением. — Эти первые часы ночи — лучшие. По полям еще бродят солдаты, прежде чем улечься. Ты пройдешь незамеченным. Позднее, среди ночной тишины, тебя заметят часовые.
Актеон высвободился из объятий Сонники и, высунувшись за стену, схватился за темневшую веревку.
— Уповай на наших богов, — сказал ему Актеон, в виде последнего напутствия. — Хотя и кажется, что они нас покидают, однако они продолжают охранять Сагунт. Некоторое время тому назад один беглый раб из лагеря сообщил старейшинам, что вацеи и кальпенцы, раздраженные грабительством отрядов, посылаемых Ганнибалом за запасами для войска, восстали против него и обезглавили его посланных. Ганнибал, по-видимому, намеревался оставить на время осаду, отправиться к ним, чтобы наказать непокорных. Таким образом, под стенами города останется меньше врагов, и, если ты вернешься с римскими легионами, Сагунт станет для карфагенян тем же, чем Эгастские острова стали для них в Сицилии… О! Насколько лучше мирная жизнь!
