— Условия! Условия! — кричала толпа, ревом своим потрясая Форум.
— Подумайте, — продолжал Алько, — что победитель, вступая с вами в переговоры, тем оказывает вам снисхождение: ведь ему принадлежит все, что вы имеете, — и жизнь, и имущество.
Это была ужасная истина, и, сознавая это, толпа замолкла.
— Он требует разрушения Сагунта, уже и так большей частью разрушенного и занятого его войсками, но он позволяет вам выстроить новый город в месте, где Ганнибал укажет. Все сокровища, хранящиеся как в общественной казне, так и в ваших домах, перейдут к победителю. Ганнибал пощадит вашу жизнь, жизнь ваших жен и детей, но он требует, чтобы вы вышли по указанному им пути без оружия и только с двумя одеждами. Я понимаю, что условия жестоки, но несчастье принуждает вас подчиниться им. Хуже вам было бы умереть, а вашим семьям сделаться военной добычей торжествующих солдат.
Алорко кончил говорить, а молчание на Форуме продолжалось — молчание глубокое, грозное, подобное затишью перед бурей.
— Нет, сагунтинцы, нет! — крикнул женский голос.
Актеон узнал голос Сонники.
— Нет! Нет! — вторила ей со всех сторон толпа, как эхо.
Все волновались, перебегали с одной стороны на другую, толкались, объятые бешенством, будто намереваясь растерзать друг друга под влиянием ярости, возбужденной условиями победителя.
Сонника исчезла, но затем Актеон увидел, что она снова появилась на Форуме в сопровождении целого шествия. Рабы, женщины, солдаты несли на плечах богатую утварь загородного дома, перенесенную в городские склады: ларцы с драгоценностями, роскошные ковры, слитки серебра, сосуды с золотым песком. Народ смотрел на эту выставку богатств, не угадывая намерения Сонники.
— Нет, нет, — повторяла гречанка, как бы говоря сама с собой.
Предложение победителя возмутило ее. Она видела себя выходящей из города без всяких средств, кроме единственной туники на себе и другой запасной на руке, представляла себя просящей милостыню по дорогам или работающей в полях, как рабыня, воображала, как ее будут преследовать эти свирепые солдаты различных племен…
— Нет, нет, — повторила она энергично, прокладывая себе дорогу через толпу к костру посредине Форума.
Она была великолепна со своими огненными волосами, распустившимися от волнения, в тунике, разорвавшейся в тесной толпе, со сверкающими глазами фурии, находящей горькое наслаждение в разрушении. Зачем богатства? Зачем жить? И к ее отчаянной энергии в значительной мере примешивалась горечь, испытанная ею час тому назад перед трупом своей рабыни.
Она дала сигнал, бросив в костер изображение Венеры из яхонта и серебра, которое несла в руках. Статуэтка, как камень, канула в костре. Спутники Сонники, все несчастные и изголодавшиеся, радостно последовали ее примеру. Разрушение стольких богатств вызвало рев удовольствия и заставило скакать этих бедняков, проведших свою жизнь в вечных лишениях и рабстве. Полетели в пламя ларцы из слоновой кости, кедрового и черного дерева и, падая на дрова, раскрывались. Из них потоком лились скрывавшиеся в них сокровища: жемчужные ожерелья, нитки топазов и изумрудов, дождь алмазов — целая гамма драгоценных камней, которые сверкали на мгновение среди головней, как загадочные саламандры. За драгоценностями последовали ковры, шитые серебром покрывала, туники с золотыми цветами, золотые сандалии, кресла с ножками в виде львов, ложа, окованные металлом, гребни из слоновой кости, зеркала, лиры, флаконы для духов, мраморные столики с богатой инкрустацией — все сокровища богачки Сонники. И несчастный народ, возбужденный этим разрушением, аплодировал с ревом при виде костра, разгоравшегося все сильнее, получив столько горючего материала. Пламя его поднялось на значительную высоту, и горящие головни полетели на ближайшие крыши.
— Ганнибал требует сокровища! — кричала Сонника хриплым голосом, переходившим в вой. — Несите сюда все свое: пусть африканец отобьет свою добычу у огня.
Ей не надо было напрягать свой голос, чтобы вызвать подражание. Многие из сенаторов, бежавшие в первую минуту замешательства, вернулись на Форум, неся ларцы под белыми мантиями, и бросали в огонь свои богатства, принесенные из домов.
Над головами толпы из рук в руки передавались домашние вещи и шкафы, чтобы в следующую минуту очутиться в огромном костре, поднимавшемся все выше среди белого, светящегося дыма.
То была жертва всесокрушения в честь немых и глухих богов Акрополя. Дома, очевидно, пустели, отдавая все свои богатства костру. Люди творили угрюмо и молча свое дело разрушения. Женщины же, казалось, обезумели: растерзанные, кричащие, с глазами выкатывающимися из орбит, они кружились вокруг костра. Привлекаемые пламенем, они почти касались его лицами, не отдавая себе отчета в том, что делали, и изрыгая проклятия губами, на которых клубилась пена бешенства.
Одна из них, как бы окончательно обезумев от адского хоровода, не могла устоять против притягательной силы огня: она сделала скачок и исчезла в пламени. В один миг запылала одежда и волосы, и несколько секунд живой факел стоял над костром. Другая женщина подкатилась к костру, как шар, держа ребенка у иссохшей груди, и вслед за первой ринулась в середину огня…
Огонь перешел на деревянные крыши домов Форума. Венец пламени окружил площадь. Толпа задыхалась от дыма и жара, и в этой густой, смрадной атмосфере вещи как бы сами собой шли к костру над головами толпы.
Лакаро и его изящные друзья заговорили о смерти. Эти изнеженные люди обсуждали с чудным спокойствием, как им пасть. Они не хотели идти за Сонникой, предлагавшей, вооружившись мечами и щитами, сделать вылазку и умереть сражаясь. Им казалось отвратительным бороться с грубым, полудиким солдатом, чувствуя идущий от него запах дикого зверя, и, упав с лицом размозженным ударом, валяться в грязи, как убитая скотина. Заколоть себя кинжалом тоже не казалось им привлекательным: к такому средству прибегали герои. Им казалось лучше умереть на костре: это напоминало сожжение азиатских цариц, сгоравших на кострах благовонного дерева. Одно жаль, что яркий огонь причиняет такую боль! Но момент был не таков, чтоб долго раздумывать, и, закрыв лицо плащами, эти изящные молодые люди, увлекая за собой своих маленьких рабов, взошли на костер спокойным шагом, как будто были еще те мирные дни, когда они гуляли по Форуму, наслаждаясь скандалом, вызываемым их женскими нарядами…
Сонника, оставив обнаженной всю очаровательную белизну своей груди, собрала тунику вокруг талии, чтобы легче было бежать.
— Идем умирать, Евфобий, — звала она философа, смотревшего рассеянно на общее разрушение.
В первый раз паразит не ответил своим дерзким и ироническим жестом. Он смотрел серьезно и нахмурившись на то, как умирали люди, над которыми он столько смеялся.
— Умереть? — повторил он. — Надо умереть? Ты так думаешь, Сонника?
— Да, кто не хочет стать рабом, должен умереть. Возьми меч и иди за мной.
— Нет такой необходимости. Если надо умереть, так зачем понапрасну утомлять себя бегством и нанесением ударов. Я умру спокойно в тихом бездействии, скрашивавшем мою жизнь.
