Затея рухнула, мечта разлетелась… Фигулу стало теперь все безразлично: и Арунс, и вражда с отцом.
Другие жрецы утешали Евлалия, обещая возместить все его убытки.
Около этого кружка на траве валялось и плакало крошечное существо, годовалый мальчик, ставший никому не нужным, брошенный и нянькой, и назваными родителями, которым был подкинут, — существо, обреченное гибели, так как ни Арунс, ни Фигул не возьмут его к себе, отвергнет и Евлалий, потому что перестанут платить за него.
Мальчик обречен на голодную смерть, если его не подберут бродяги, скупщики рабов, нищие.
А на пустыре, исполняя слово оракула, «собака» стала говорить с людьми — Пес тиранки Туллии, Брут, выступил на середину равнины и произнес громоносную речь, какой римляне от него не слыхали.
— Вот она, власть Тарквиния Гордого, власть узурпатора, поправшего все законы богов, людей и природы!..
Брут говорил все, что знал о грязных похождениях Тарквиния, его жены, двух старших сыновей, уверяя, что Альбина — не первая жертва их легкомыслия.
Он доказывал, что настала пора радикально обновить все, что обветшало, — одно отменить, другое укрепить.
Собравшийся плебс слушал оратора с глубоким вниманием. Все сознавали, что он прав: Риму нужно одно римское, все иноземное губит его.
Прав ли был Брут в действительности? Историки спорят, рассматривая его деяния каждый со своей точки зрения, но тогдашним римлянам его проект переворота пришелся по душе.
Уже заря занялась, когда Брут ушел к Евлогию, куда перебралась и семья Евлалия из сгоревшего дома.
Настал вечер перед годовщиной того дня, когда Брут казнил Эмилия.
Год у римлян тогда делился на двенадцать месяцев, а из них каждый на четыре периода с неодинаковым числом дней, от пяти до девяти, согласно лунным фазам. Это был сбивчивый счет, однако продержавшийся даже после введения греческой системы седмиц — до самого падения империи.
Брут намеревался открыть план, доверенный ему пьяным Секстом, Спурию и условиться, как сообща противодействовать этому, но гордый полководец презрительно отказал Фульвии, когда она пришла звать его к Бруту.
Спурий не поверил в опасность для своей дочери, не пошел к Бруту, не принял его у себя. Трезвый не понимал пьяного, не допускал возможности похищения чужой жены Секстом в самый день его свадьбы. Спурий даже подозревал, будто старый друг устраивает ему ловушку, чтобы получить предлог притянуть его к суду или вымогать деньги.
Фульвии после долгих усилий удалось уговорить старого полководца повидаться с Брутом на нейтральной почве — прийти вечером в сад при чертоге Тарквиния.
Брут сознавал, что он должен действовать решительно, чтобы не погубить себя и друзей. Иного выбора не оставалось, так как произнесенная им к плебсу речь стала известна Туллии через Арунса и других угодливых особ. Правда, все они, как и Спурий, не поверили в искренность ее произнесения Говорящим Псом.
Забылось ими и изречение оракула о разговоре собаки с людьми. Никто не придавал всему этому надлежащего значения.
Тиранка давно искала предлога для казни Спурия или его тайного устранения. В заманивании его Брутом в сад она тоже видела что-то устраиваемое в ее пользу.
День гибели Фульвии наступал, на завтра была назначена ее свадьба. Она не вынула из сундука давно приготовленную со всем приданым желтую вуаль, а упросила брата наточить поострее меч для пресечения ее молодой жизни, что послужило бы поводом и к его гибели.
Пропасть разверзалась…
Вечером Фульвия провела Спурия в глухую часть сада, где их ждал Брут, сидя в беседке под священной лирой Арны.
Старый воин продолжал опровергать все доводы девушки в защиту Пса. Препираясь, они прошли под лиру.
— Зачем ты звал меня, Говорящий Пес? — спросил Спурий грубо, не здороваясь.
— Я звал тебя, — ответил Брут с величавой серьезностью, — чтобы сказать о замысле Секста, посягающем на честь твоей дочери. Поезжай сейчас же в военный стан, возьми преданных тебе воинов, подстереги злодея, уличи и спаси свою дочь от него.
— Мне все это Фульвия передавала, но я ни одному слову не верю. Ты слишком увертлив, Юний Брут!.. Ты преданный пес Туллии…
— Называй и считай меня кем хочешь, только исполни мой совет.
— Я боюсь тут ловушки и никакого дела с тобой начинать не стану. Оставим все это! Нам с тобою больше друзьями не быть, а пора откровенно объясниться: ты клялся нам не отдавать Эмилия на казнь, если бы даже пришлось положить за него свою жизнь. Сегодняшний день — годовщина этой казни.
— Я сдержал все мои клятвы…
Брут говорил со спокойствием железного духа философа, стоя со скрещенными на груди руками перед разъяренным другом, который жестикулировал, размахивал руками, сверкал глазами, топал ногами и поминутно хватался за меч. Человек просто кипел от негодования.
— О Луций Юний! — перебила их разговор Фульвия, положив руку на плечо Брута. — Я верю в твою правоту, меня не заставят отречься от тебя никакие доказательства измены, а сердце говорит, что Эмилий…
— Я его столкнул со скалы, — перебил Брут с невозмутимым хладнокровием.
— Зачем ты это сделал?
— Сделал потому, что стал изменником! — вскричал полководец.
— О Спурий Лукреций!.. Брут — честный человек…
— Ты слишком молода, чтоб учить меня житейской опытности!.. Ступай к твоей Арне, не мешай мне говорить откровенно с этим Псом нашей тиранки.
— Да, дитя мое, — подтвердил и Брут, — уйди отсюда.
Фульвия ушла. Спурий и Брут продолжали перебранку — один яростно, другой хладнокровно.
— Спурий, выслушай…
Полководец выхватил меч.
— Ничему я не поверю в устах льстивого пса!.. Вся кровь моя кипит от гнева. Мой меч не притупился для наказания изменника. Не быть нам друзьями, Юний, не быть и врагами… умри!..
Глава XV
Призрак юноши
Брут ловко парировал удар меча своей толстой тростью, говоря:
— Напрасно стараешься схватить меня за руку! Твой меч мне не страшен, потому что совесть моя чиста. Лучше прими мой совет: спасай свою дочь!
— Зачем я стану спасать ее от опасности, которой нет?..
Но в эту минуту Спурия схватили за руки и за плечи двое мужчин, подбежавшие сзади.
— Батюшка-тесть! — кричал Луций Колатин. — Я искал тебя по всему городу! Лукреция… ах!.. несчастье!..
Другим из пришедших был Валерий.
— Секст… злодей… — перебил он возгласы друга.
— Он ее ужасно оскорбил…
— Лукреция закололась.
Слушая торопливые сообщения зятя и его друга, Спурий стоял, понурив голову, ошеломленный, огорченный, испуганный.
