У последнего был ужасный вид. Растрепанное платье было покрыто пылью и грязью, голова по-прежнему обвязана окровавленными перевязками. Он тяжело опустился в кресло и пробормотал:
— Уф! Все это так необычайно, что одно время я думал, будто у меня кошмар!
Переведя дух Червонный валет стал рассказывать свои диковинные приключения.
Когда он кончил, Ноэ посмотрел на него и произнес:
— Ну-с, а теперь разберемся во всем этом. Ты говоришь, что твоя незнакомка — голубоглазая блондинка, что у нее большой штат прислуги и пажей, титулующих ее «ваше высочество»?
— Да еще с какой почтительностью!
— Хорошо! Затем, она интересуется делами какого-то герцога, которого тоже зовут «высочеством» и который хочет снова повидать какую-то Маргариту?
— Я понял, что они имеют в виду нашу королеву!
— Хорошо! А больше ты ничего не понял? Нет? Ну, знаешь ли, друг мой, ты гораздо сильнее в генеалогии, чем в вопросах этикета. Неужели ты не знаешь, что существуют герцоги различного калибра? Одни делаются герцогами по избранию, по письменным патентам от короля. Другие обладают герцогством. Первых называют «господин герцог» или «ваша милость», «ваша светлость», а вторых — «ваше высочество». Последняя порода герцогов состоит из государей, связанных узами родства с Французским королевским домом. В настоящее время я знаю только двух таких герцогов: Бурбонского и Гиза. Первый — кардинал, которому нет никакого дела до королевы Маргариты. Второму двадцать пять лет; он красив, храбр, и втихомолку говорили, будто до брака наваррская королева…
— Слышал! Понимаю!
— Следовательно, твоя незнакомка могла писать только герцогу Гизу, и больше никому!
— Но кто же она сама в таком случае?
— Раз ее титулуют «ваше высочество», значит, она владетельная принцесса. Ну а я знаю только одну красивую, белокурую, голубоглазую принцессу: это сестра герцога Гиза, герцогиня Монпансье!
— Как! — удивленно вскрикнул Лагир. — Так я имею честь быть любимым…
— Болван! — перебил его Ноэ, презрительно пожав плечами. — Мне придется окончательно разочаровать тебя! Ты отважно последовал при встрече за герцогиней Анной; сначала твоя смелость удивила ее, затем ее заинтриговал твой гасконский акцент. Прими во внимание, что ни королева Екатерина, ни Рене Флорентинец, ни сам герцог Гиз не питают все, вместе взятые, такой адской ненависти к нашему королю, как эта нежная, хрупкая, немного горбатая и прихрамывающая особа!
— Ну вот еще! Хромая и горбатая! Я бы заметил!
— Полно, ведь любовь слепа! Но слушай дальше! Узнав, что ты гасконец, она поняла, что ты едешь в Париж для службы наваррскому королю. Тогда она приласкала тебя, чтобы под гнетом своих сладких чар вырвать у тебя обещание. Это обещание — убить того человека, которого она тебе укажет. Так знаешь ли ты, кто этот человек? Она не сказала тебе этого пока, но зато я скажу тебе это: ты дал клятву убить наваррского короля!
— Я просто идиот и подлец! — бледнея, сказал Лагир.
XXV
Между молодыми людьми воцарилось молчание, но его сейчас же прервал повторный вопль Лагира:
— Я просто подлый идиот!
— Полно! — сказал ему Ноэ. — Ты просто увлекся вследствие неопытности, молодости и пылкой южной крови!
— Но ведь я дал клятву, а так как не могу исполнить ее, то я заранее обесчещенный человек!
— Ну вот еще! Однажды герцог Крильон тоже дал неосторожную клятву, которую никак не мог выполнить. Тогда он нашел средство устроиться так, что и клятву ему не пришлось сдерживать, и обесчещенным он не стал.
— Как же он устроился?
Послышался стук в дверь.
— Я потом скажу тебе это, а сейчас пройди вот в этот кабинетик и не шевелись! Это стучит король!
Ноэ втолкнул Лагира в соседнюю комнату и затем открыл дверь, в которую раздался стук. Действительно, это был Генрих Наваррский.
— Ты все еще не расстаешься со своей мрачностью? — сказал он, увидев грустное лицо Ноэ. — Эх, друг мой! Прошло то время, когда мы с тобой только и делали, что соперничали в веселости. Я начинаю думать, что супружество дурно подействовало на твой характер!
— Нет, ваше величество, тут виной политика, в которую я ушел с головой ради блага моего государя!
— Как тебе не стыдно, Ноэ! — с упреком сказал Генрих. — С каких это пор ты и наедине начал звать меня «государем» и «величеством»? Разве я не по-прежнему твой добрый друг Анри?
— О, конечно, но…
— Полно, мой друг! То положение, которое занимаю в настоящее время я, слишком ничтожно для таких церемонных, громких титулов. Погоди лучше сначала! Вот когда настанут дни торжества и этот титул будет уже не одним только пустым звуком, тогда можешь титуловать меня как тебе угодно!
— Я боюсь, что мне придется слишком долго ждать этого, — ответил Ноэ, — ведь так часто не сбываются самые лучшие мечты!
— Как, ты начал сомневаться в моих силах?
— Ну вот еще! Просто я думаю, что королевская кожа не прочнее кожи простого смертного и шпага так же легко пронизывает ее, как и последнюю!
— Что ты хочешь сказать этим?
— То, что в данный момент вопросом о вашем устранении с лица земли заняты особенно серьезно!
— Полно! Ты вечно твердишь одно и то же. Но я не верю этому. Конечно, теперь, когда Рене снова удалось спастись…
— Я имею в виду вовсе не Рене!
— Я отлично знаю, что королева-мать…
— Королевы-матери следует опасаться, но дело не в ней!
— Как? Значит, ты опасаешься не Рене или Екатерины Медичи, а кого-то другого? Но кого же?
— Государь, — ответил Ноэ, — в настоящее время я боюсь гасконского дворянина, давшего в любовном угаре клятву убить вас!
— Да ты с ума сошел! — ответил Генрих, покатываясь со смеху.
— Не смейтесь, Анри, а лучше выслушайте! — сказал Ноэ и в кратких словах передал наваррскому королю все случившееся с Лагиром.
Генрих, спокойно выслушав его рассказ, пожал плечами, а затем спросил:
— Кто же эта язвительная пташка?
— Но я уже сказал вашему величеству: это хрупкая, красивая блондинка с голубыми глазами.
— Постой, ты скажи мне сначала: у меня было с нею что-нибудь?
— Нет, здесь дело не в ревности.
— Так в чем же?
— Тут, главным образом, играют роль старые личные счеты, а кроме того, нежная преданность человеку, которому ваша смерть может пойти на пользу.
— Именно?
— Герцогу Гизу!
— Да полно тебе! Герцог спокойно сидит у себя в Нанси и даже не думает обо мне!
