У герцогини вырвался скорбный возглас.
— Ну что же, — грустно сказала она, — уезжайте! Уезжайте и никогда более не возвращайтесь сюда! Но сначала дайте мне клятву, что для всего остального мира то, что произошло здесь, будет лишь сном.
— Райским сном, герцогиня!
Анна дала ему для поцелуя руку, он преклонил пред ней колено.
— Уезжайте! — повторила она. — Я вижу, нам суждено стать врагами!
— Прощайте, ваше высочество, — со скорбно бьющимся сердцем ответил Лагир. — Бог милосерд. Он, быть может, позволит, чтобы настал день, когда я получу возможность умереть за вас!
С этими словами красавец гасконец ушел.
— Боже мой, боже мой! — простонала Анна Лотарингская. — Четыре храбрых, красивых, благородных юноши любят меня до фанатизма, готовы в любой момент пролить за меня всю кровь, а мое сердце остается равнодушным к ним… Между тем, когда этот искатель приключений ушел, мне показалось, будто вместе с ним у меня оторвалось что-то от сердца!
Слеза молчаливой скорби жемчужиной выступила на глазах герцогини, повисла на пушистых ресницах и медленно скатилась по щеке.
А Лагир тем временем с бешеной скоростью мчался в Париж. Прибыв туда, он направился прямо в Лувр, в комнаты Ноэ.
— Ну что? — спросил его Амори.
— Я дрался с Львом и положил его на месте!
— Он умер?
— Вроде этого!
— Славное дельце!
— Кроме того, я нашел средство уладить дело с клятвой.
— Каким образом?
— Это мой секрет, и, прошу тебя, не старайся проникнуть в него. Кроме того, помни: прошлое должно умереть навсегда — такова цена моего освобождения от клятвы! Во всяком случае, с тебя достаточно знать, что отныне моя шпага всецело в распоряжении нашего короля!
— Браво!
— Только помни вот еще что: если ты задумаешь какую-нибудь скверную проделку против герцогини, то для выполнения ее выбирай себе других помощников, а не меня!
Ноэ не успел ответить на эту фразу, как в дверь постучались, и сейчас же показалась хорошенькая головка пронырливой Нанси.
— Наваррский король должен сегодня же собраться в путь, или это, может, никогда не удастся ему! — сказала она.
— Почему?
— Рене в Лувре!
Ноэ нахмурился.
— Я согласен с тобой, милочка, — сказал он, — парижский воздух становится вреден для нас! Наступает время сбора винограда, и нам было бы лучше заняться осмотром бродильных чанов!
— Аминь! — торжественно сказал Лагир.
XXIX
Мы оставили Рене в монастыре на попечении монахов. После того как монастырский врач сделал ему перевязку и дал успокоительное питье, Рене сносно проспал ночь и на следующее утро проснулся в значительной степени бодрым.
Аббат, придя навестить его утром, спросил:
— Ну, как вы себя чувствуете?
— Значительно лучше, — ответил Рене.
— Могли ли бы вы встать с постели?
— Мне кажется — да!
По приказанию аббата монахи одели Рене. Ему дали поесть и угостили парой стаканов старого вина, от которого кровь быстрее забегала по жилам раненого. Когда Рене кончил есть, ему принесли монашеское платье.
— Это зачем? — спросил он.
— Вы отправитесь в Париж!
Рене поспешно надел монашеские одежды и глубоко надвинул на глаза капюшон. В те времена монашеская одежда служила лучшей защитой, так как сам начальник полиции не осмелился бы приподнять капюшон, даже если бы и имел достоверные основания предполагать, что под этим капюшоном скрывается голова присяжного разбойника. Поэтому Рене чувствовал себя сравнительно спокойно в этом одеянии.
Когда с маскарадом было кончено, монахи вывели Флорентинца на берег Сены и посадили в лодку; она быстро поплыла по течению. Путники остановились в самом центре, почти у Шатле, вид которого вызвал у Рене жуткую дрожь. Выйдя на берег, монахи повели Рене на улицу Ренар-Сен-Савер, а там сдали его с рук на руки Ла-Шенею, тайному агенту герцогов Лотарингских. Ла-Шеней с низкими поклонами провел Рене в большой зал.
«Где я?» — думал парфюмер, дико озираясь по сторонам.
Вдруг одна из дверей открылась, и на пороге показался высокий мужчина.
— Ваше высочество! — с удивлением вскрикнул Флорентинец.
Это был в самом деле Генрих Гиз.
— Здравствуй, Рене! — сказал он. — Известно ли тебе, что это я спас тебя?
— Ах, ваше высочество! — ответил Рене. — Я должен был с самого начала знать, что больше никто не мог бы сделать это!
— Я был в долгу перед тобой и хотел погасить этот долг! — сказал герцог. — Кроме того, ты нужен мне!
— О, ваше высочество, я догадываюсь, что у нас одни и те же враги! — сказал Флорентинец с мрачной ненавистью.
— Да, — ответил Гиз, — по-видимому, это так. Могу ли я рассчитывать на тебя?
— Вполне, ваше высочество!
— Ну так слушай! Я заключил союз с королевой Екатериной! Если ты присоединишься к нам, то мы втроем составим такую силу, которая раздавит наваррского короля. Но королева иной раз склонна к излишней медлительности. Я вернул тебе жизнь и вправе рассчитывать на твою помощь. Так помни же: в тех случаях, когда королева будет колебаться, ты должен толкать ее вперед!
— Положитесь на меня, ваше высочество!
— Да, я положусь на тебя, Рене, потому что тебе невыгодно будет предать меня! Люди, которые так отважно вырвали тебя из лап палача и теперь ворчат, что я заставил их сделать дурное дело, жестоко накажут тебя за первую же попытку изменить! Ты видел их в работе и должен знать, на что они способны! Ну, теперь ты предупрежден и можешь идти в Лувр. Королева ждет тебя. Помни же, я рассчитываю на тебя!
Рене с низкими поклонами пошел к двери.
Герцог, смотря ему вслед, пробормотал:
— Двадцать четыре без пятнадцати будет девять. Значит, у меня только девять дней, и нельзя терять время.
Сокровища гугенотов
I
Было 4 декабря 1576 года. На башенке королевского замка в Блуа пробило десять часов, когда король Генрих III кончил ужинать в обществе своих миньонов — Келюса, Можирона, д'Эпернона и Шомберга. Ужин отличался большой веселостью: вкусно ели, много пили, злословили о женщинах и превозносили мужчин.
— Господа, — сказал наконец король, — я очень скучаю здесь, в Блуа. Кто из вас мог бы развлечь меня?
Не успел никто ответить, как дверь раскрылась, и в комнату вошел человек. Указывая на него, Можирон сказал:
