– Когда жабоедов почистим, примемся за село! Если хоть одна сука местная с ними – всех перебьем, а деревню пограбим! – воззвал господин ротмистр, после чего, воинственно потряс алебардой и скомандовал: Впере-е-е-е-е-д бего-о-о-о-о-м марш!
И мы побежали. За нами поспешно суетились коневоды, выделенные расторопным капралом Вилли. Как они пятеро управятся с сотней коней, я тогда не думал. Я вообще не думал. Я дико боялся.
Рота взошла на холм и остановилась. Впереди лежала деревня, такая мирная, и уютная.
– Внимание! – подал голос Курт, уже нисколько не скрываясь. – На поле марш! – лязгая латами, ландскнехты выбежали из под покрова оливковых деревьев и быстро построились. По команде равнять ряды капралы принялись сбивать линии древками алебард, в преддверии драки отдавая последние наставления и отпуская соленые шуточки.
Я поводил руками, проверяя очередной раз, нормально ли ходят наплечники, не заклинит ли их в самый решительный миг. Мои товарищи занимались приблизительно тем же самым, с небольшими поправками на другие детали снаряжения. Кто-то тревожился за набедренники, кому-то вдруг перестало нравиться крепление шлема к горжету.
Сто двенадцать солдат стояли плотным строем: впереди три ряда пикинеров со своими страшными длиннющими орудиями убийства, за ними – четыре ряда алебардистов, вооруженных разнообразно.
Больше всего было, конечно же, алебард, но встречались и глефы, и кузы, и редкие гутентаги. И двое несли двуручные мечи, в том числе ваш покорный слуга. Мое место было в четвертом ряду на левом флаге.
В случае чего мой неотразимый клинок должен был прикрыть угол строя – самое уязвимое его место. То есть, по замыслу начальства должен был, а что получится на самом деле, еще предстояло выяснить. Меня так трясло, что я рук не чувствовал. В настоящий момент, ценность моя военная стремительно приближалась к нулю. Тут чья-то тяжеленная лапа ударила меня по плечу, да так неожиданно, что едва не подпрыгнул.
– Не трясись так, – я обернулся и увидел обнадеживающий взгляд алебардиста Ральфа, с которым был немного знаком еще по памятному мне походу к Мюнхену. – Сейчас мы им всыплем! Если что – я рядом, помогу.
– Оружие к но-о-о-о-ге! – и сто двенадцать человек со смачным хрустом вонзили подтоки в землю возле правых стоп. – Оружие на пле-е-е-чо! – сто двенадцать древок и клинков разом рванулись вверх, чтобы потом с шумом и звоном упасть на облитые сталью плечи. – Вперед шаго-о-о-м марш!
Казалось, слитное движение, в которое пришла вся рота, дружный удар сотни башмаков в землю, выбили слабость из моего сердца и дрожь из рук. Я шел в свой первый бой, со мной шагали мои товарищи. Шагали как один, чтобы победить или умереть.
Когда я понял, что не один, когда я ощутил этот единый порыв, чёрт возьми, мне стало легче! Я словно забыл про себя, перестал думать о своем существе, слившись с многоруким телом моего отряда. Только теперь до меня дошел смысл бесконечных строевых упражнений, которые отучали мыслить самостоятельно и превращали тупейшую совместную маршировку в своего рода ритуал.
Тело работало самостоятельно без участия головы. Ноги сами отбивали такт, выполняли команды капралов, которые резко выкрикивали все, что приказывал ротмистр, руки придерживали длинный клинок меча на плече. Я даже перестал обращать внимания, какой жалкой горсткой смотрится в поле наша сотня.
Между тем, мы добрались до того невидимого рубежа, от которого и начиналась тактическая задумка наших командиров. В рощице слева, вдруг раздались вопли и лязг железа, иногда заглушаемые редкими выстрелами. В секрете сидели аркебузиры! Повезло же нам!
Если бы по строю отработали все сорок аркебузиров, или сколько их там пряталось, пришлось бы солоно. Стрелков-то у нас совсем не было! Но неожиданный удар конной роты спутал врагам все карты. Они не ждали атаки с тыла, и теперь, судя по доносившимся звукам, наши спасители занимались резней.
– Правое крыло вперед марш! – заорал ротмистр, разворачивая строй, и мы дружно ломанулись в коварную рощицу, горя справедливой местью. Особенно это касалось левофланговых, которые при другом раскладе поймали бы первые пули.
– Оружие к бою! Пики вперед! – и мы разом ворвались под тень деревьев. Работы для нас почти не осталось. Полусписсы полностью реализовали убийственный потенциал внезапного нападения с тыла. Стрелки не могли ничего противопоставить внезапному натиску шести десятков копий и клинков, которые внезапно обрушились на их спины и головы. Когда я, тесно сжав зуба и выкатив глаза, приготовился к смертоубийству, оказалось, что схватка выиграна.
Всю землю устилали изрубленные трупы. Справа вязали немногих пленных. В центре несколько отчаянных голов попытались пробиться из ловушки, в которую вдруг превратилось их укрытие, но что они могли сделать против пик тяжелой пехоты?! Время для меня замедлилось, и я с небывалой четкостью видел, как опускаются стальные граненые наконечники, вспарывая кожу, сукно, протыкая кольчуги, буквально вынимая жизнь из тел наших визави. Не успел я выдохнуть, как еще с десяток трупов разлеглись на земле рядом со своими товарищами.
Не ушел никто.
А события развивались своим чередом. Они буквально галопировали! Стоило посмотреть на поле перед деревней, как в моментальной вспышке озарения во всей незатейливой простоте открылись замыслы наших и вражеских командиров.
Из села спешно выбегали смуглые горбоносые люди и строились в боевой порядок. К ним спешили примкнуть несколько десятков конников, скакавших с обратной стороны деревни.
Видимо, французы попрятались за домами, поджидая наш беззаботный отряд. На всякий случай, в рощице посадили человек сорок аркебузиров, которые должны были подождать, пока мы их минуем, и начать палить в спины.
Далее, мы побежали бы под защиту стен, спасаясь от пуль, где нас по одному и взяли бы пехотинцы. Всех остальных на поле легко переловила бы конница, довершая разгром. Простенький план, но если бы не бдительность дозорных, мы бы точно попались, учитывая настроения, владевшие нами всего четверть часа назад. Господи, всего четверть часа, а кажется, что мы тут уже целую вечность!
Замысел наших командиров был не сложнее. Пока секрет не сообразил, что его позиция раскрыта, запустить с тыла конницу, а потом навалиться всей массой пехоты. Избивая стрелков, мы неминуемо подставляли тыл и фланг деревенским сидельцам. Они просто обязаны были ударить, хотя бы ради спасения своих товарищей. Но тогда французы лишались выгодного расположения среди домов, подставляясь под удар.
Словно подтверждая мои догадки. Курт, надрывая глотку, заревел:
– Марк! Давай быстро выводи кавалеров! На фланг! Быстро! Ста-а-а-а-новись! – это уже нам. Равняйсь! Оружие на пле-е-е-чо! Левое крыло вперед бего-о-о-м марш! – что рота послушно и выполнила, выходя фронтом в поле прямо перед французами, лихорадочно сбивавшими ряды для атаки.
– Сто-о-о-й! Равняй ряд! – это правильно, это я уже понял. Пехота бегом правильно атаковать не может. Только шагом и плотным строем. Иначе от всех наших пик толку не будет. А команды сыпались своим чередом: – Оружие к бою! Пики вперед! Впере-е-е-д марш! Благодаря нашему развороту строем, что так умело и вовремя предпринял Курт, французы оказались углом построения прямо перед фронтом и спешно теперь пытались спасти положение.
