О Феррарских делах и моих опасениях.
…Вечером сего дня мы прибыли в Феррару. Остановились у моего друга Лукки Джованьолло в его загородном доме. Лукка этот льет пушки для герцога феррарского и весьма преуспевает, являясь одним из почтенных граждан. Досточтимый Лукка, увидев меня, со всей любезностью принял нас, сказав: „я счастлив, дорогой мой Адам, что ты почтил мое жилище своим присутствием“.
Пауль Гульди учтивейшим образом поздоровался и представился хозяину нашего временного пристанища, каковой ответил: „Досточтимый мессер Гульди, я первый раз встречаю столь прекрасно воспитанного и учтивого ландскнехта“, ведь он в полной мере был осведомлен об истинной цели нашего приезда и отлично понимал кто мы на самом деле. Пока мы ужинали с превосходным сладким вином, Лукка излагал интересующие меня сведения, ведь он много путешествует по окрестностям и вхож в самые почтенные дома. Все его очень уважают и стремятся заполучить у него орудийные стволы. Он сказал, как бы невзначай с обычной для него тактичностью: „герцог Феррарский, мой уважаемый сеньор, продал две недели назад дюжину фальконетов моей мастерской французскому поверенному мессеру Жерому де Перпиньяку по восемьдесят золотых скудо за ствол“, на что я промолчал, но подумал, что и три дюжины фальконетов французам не помогут, и им скоро придется убираться из Ломбардии.
Господин Лукка Джованьолло оценил мой такт, что не позволил мне сказать ни одного плохого слова о сеньоре его, и так наша беседа имела самое отличное течение и плавность и несомненную пользу, так как ценные факты сыпались вроде бы сами собою, и даже если бы нас подслушали, никто не мог бы отличить наш разговор от разговора старых приятелей, которыми мы в самом деле являлись.
Все идет хорошо, но взгляды, которые бросает младшая дочь мессера Джованьолло на моего спутника, очень тревожат меня. Ведь Пауль превосходно сложен и силен, а его светлые волосы и серые глаза, столь редкие в этих местах, не могут не тронуть и не притянуть молодую итальянку.
Скажем прямо, что и Гульди на неё поглядывает, так как она отличается всей прелестью невинных пятнадцати лет. А сказанный Лукка человек самых строгих взглядов. Боюсь возможной ссоры. Хотя, признаться, что и я вот уже три месяца не был с женщиной и очень от этого страдаю…»
Из дневника Пауля Гульди.
30 июля 1522 г.
«Сутки прошли с тех пор как мы покинули Феррару, а точнее загородную резиденцию, или как здесь говорят „пьяццо“, Лукки Джованьолло. Лукка – болтливый толстяк, впрочем, весьма обходительный, под вкусный ужин и вино, за час выболтал Адаму столько стратегических сведений, что хватило бы на пожизненную каторгу. Лукка – мастер оружейник. Он льет пушки. Не сам, конечно, он владелец крупной мастерской и исполняет государственный подряд. Так что этих самых сведений у него в голове немало. Перед отходом ко сну у нас с Адамом состоялся примечательный разговор:
– Ты что делаешь, кретин? – осведомился у меня Райсснер, взяв за пуговицу.
– А что такого я сделал? – честно не понял я и аккуратно высвободил плененную пуговицу. Не люблю, когда меня вот так хватают. Даже друзья.
– Не делай мне тут круглых глаз! Невинность ходячая! – зашипел Адам, внимательно поглядывая по сторонам, не видит ли нас кто, но коридор на втором этаже перед нашими спальнями был пуст (о да, нас поселили в разных спальнях с настоящими кроватями и простынями). – Ты видишь, скотина, как на тебя смотрит дочка Лукки?
– Ну… вижу, не слепой, а причем здесь я? Я же на неё так не смотрю?!
– Вобщем, считай что я тебя предупредил. Не вздумай даже дышать в её сторону! Мало того, что Лукка свою Порцию обожает сверх всякой меры, так она еще и завиднейшая невеста! А если ты её… испортишь… кому она будет нужна? Тогда Лукка не просто обидится. Он будет в ярости. Со всеми вытекающими. Ты понял?!
– Да понял я, что я, тупой? Ей и лет маловато. Не мой вариант в любом случае.
– Ей пятнадцать. Самый возраст. Значит так. Запри дверь изнутри. А то она придет „пожелать спокойной ночи“, а там я вашего брата знаю. Всё. Марш спать!
Надо ли говорить, что дверь я не запер? Нет, нет. Ничего такого я и в мыслях не держал. В самом деле, я даже представить себе не мог, что девочка, почти ребенок, сама полезет в постель к здоровенному солдафону. И потом, я что педофил какой? Младенцы меня не интересуют. Совсем.
Дверь не запер я совсем зря. Проницательный Райсснер оказался прав, как всегда, впрочем.
– Сеньор, – раздался тихий шепот, когда я уже готовился задуть свечу. Проклятый балдахин мешал рассмотреть кто же там у двери, но, на всякий случай, я выхватил шпагу, которую по привычке положил спать рядом с собой.
– Сеньор, не пугайтесь, это я, Порция. Простите, что потревожила ваш покой. Я хотела пожелать вам спокойной ночи и добрых сновидений. – Вот, черт, Адам как в воду глядел. Я быстро юркнул под защиту одеяла, спрятал клинок и сурово нахмурился:
– Спасибо, сеньора, нижайше благодарю за заботу. И вам спокойной ночи и спасибо за гостеприимство. – Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно почтительнее и в тоже время холоднее.
– Что вы сеньор, – тихо сказала она, приближаясь, от её шепота и мягких уверенных движений у меня начали бегать мурашки по спине, – Это лишь малая толика того, что мы могли вам предоставить. Я то вообще, – тут она подошла совсем близко к кровати, – ничего для вас не сделала. – сказала и мило потупила очи.
Я рассмотрел её поближе. Она была невероятно хороша в неверном свете свечи. Невысокая, ладная фигура была укрыта только невесомой преградой шелковой материи нижней камизы на двух лямочках. Некстати, или, наоборот, очень кстати, вспомнилась моя далекая Гелиан, которая отродясь не носила никакого нижнего белья. Под пристальным взглядом Порции Гелиан делалась все призрачнее, а я начал заметно дрожать.
– Сеньор, вам холодно? Вы весь дрожите, – прошептали её полные губы, и девушка опустилась перед кроватью на колени.
– Госпожа, я очень удобно устроен и не стою ваших забот, право. Не подумайте, что я пытаюсь от вас избавиться, вы же в собственном доме, но, я хочу сказать, что со всем уважением к вам и вашему почтенному батюшке, не желая обидеть, но я устал и хочу спать… – я мямлил что-то еще, тщетно плетя защитную завесь из сложных великосветских построений, когда она смела её одним касанием, погладив мои короткостриженные волосы.
– А ты красивый! Ты всегда спишь голый?
– Я не голый… я под одеялом…
– У тебя сильные руки, – и она провела своей теплой маленькой ладошкой по плечу, чуть сдвигая вниз покрывало. Так. Меня форменным образом… клеили, к чему я совсем не привык.
Это следовало прекращать. Во избежание политического скандала.
– Мы уже на ты? – поинтересовался я, отодвигаясь. Девушка неверно истолковала мое движение и легко переместилась на освободившейся край кровати. Её крепкие, ягодицы четко вырисовались под натянувшимся шелком. Она перехватила мой взгляд и усмехнулась.
