– Ладно, давайте, потешьте старика, как съездили? – сказал он в ответ на наше с Адамом молчание, которое мы из уважения сохраняли на всем его нелегком пути к креслу.
И мы начали рассказывать, а точнее, обстоятельно докладывать. Докладывал, в основном Адам, а я отмалчивался, изредка подтверждая итальянские наблюдения моего товарища. Фрундсберг был прекрасно осведомлен, так как получал все отчеты своего шпиона, да и не одного его, надо думать. Но теперь, по доброй привычки военного человека, лично знакомился с подробностями. Мало ли что?
Как я оказался в Мюнхене?
И правда, мы должны были расстаться в Милане. Адам продолжал путь в Германию, я – оставался с гарнизоном, получая вверенный мне десяток в роте Курта Вассера. План был именно такой.
Ничего подобного не произошло, чему виной стали галопирующие изменения политической обстановки, от которых мы солдаты так зависимы. Крестьянские волнения в Германии приняли поистине угрожающий размах, так что большинство гарнизонов отводилось домой, оставляя города и крепости на попечение испанцев и дружественных итальянских войск. Последнее совсем не радовало, ибо «дружественными» они оставались до поры до времени.
Фанляйн Конрада Бемельберга в полном составе отчалил из Милана, а к нему прибились и мы с Адамом.
Вспоминать обратную дорогу от Милана до Мюнхена не хочется.
Во-первых, это значит описать тысячу и один одинаковый трактир, сеновал, деревню, ночлег. Во-вторых, погода стояла ужасная. Я всегда ненавидел грязь и слякоть, а теперь пришлось месить копытами моего верного коня эту самую грязь и слякоть на протяжении долгих, бесконечных миль под низкой пеленой серого неба, ссавшего на плащи и береты мелким моросистым дождем.
Грязь, правда, сменилась в Альпах снегом, но оттого не легче, ведь со снегом пришел холод, а на пост дождика заступил пронзительный ветер.
В-третьих, и это самое угнетающее, мы превратились из победоносного «Божьего» воинства в сомнительные шайки продрогших бродяг, убегавших домой.
То что не смогли сделать пики швейцарцев и французские пушки, успешно сделали крестьяне, жарко растопившие кровавую баню восстания по всей Германии. Где-то собирались мелкие отряды, где-то просто сбегали с земель, где-то собирали большие армии, которые даже нанимали на службу, подумать только, настоящих ландскнехтов! Полками!
Практический вывод был прост как сапог и незатейлив, как укол алебардой. В имперской казне стремительно иссякли деньги, а значит, содержать многотысячную заграничную группировку стало невозможно. В результате, многие роты просто распустили и сняли с довольствия, часть вызвали домой, так как срочное восстановление налогооблагаемой базы стало делом первостепенной, стратегической важности.
Попросту, ландскнехты должны были давить крестьян, из которых большинство и вышло в солдаты, для того, чтобы император Карл мог дальше собирать с них денежку, чтобы платить им, то есть, чёрт дери, нам, жалование, что бы мы, в свою очередь, могли и дальше крушить французов и вообще всех кого прикажут, во славу фатерлянда!
Внезапная трансформация, столь ужасно сказавшаяся на нашем статусе и кошельке, прямо таки убила воинскую дисциплину. Уход из Италии совсем не напоминал наше весеннее наступление. Только представьте себе несколько тысяч вооруженных до зубов наемников на чужой земле, которым вдруг сказали: «А теперь вы никто и звать вас никак, вы теперь частные лица, жалования и жратвы больше не будет». Представили?
Итальянцы представили в полной мере. Что мы там вытворяли! Я говорю «мы», потому что никак более не отделял себя от этих людей, с которыми был связан настоящими кровными узами. Кроме того, мы – значит, в самом деле мы, то есть все уходившее войско. Даже исправно получавшие жалование части не отставали от своих менее удачливых собратьев в деле пополнения благосостояния за счет местных обывателей.
Оказавшись дома, ландскнехты утихомирились, но не сильно.
Родные наши крестьяне стали нашими врагами, ведь именно из-за них нас лишили верного заработка и, чёрт возьми, победы! Кому какое дело, что вот конкретно эти землепашцы и пастухи никакой крамолы в скрытых узилищах своей души не носили? Да наплевать! Для ландскнехтов весь мир был предельно прост: есть братья-солдаты, есть все остальные. Если ты крестьянин, значит, ты часть того сообщества, что нанесло нашим ущерб. Теперь, будь любезен, отвечай за прегрешения своих перед нами!
И отвечали, будьте благонадежны. Недобрая песня, что разносилась над полями и горами весной, помните:
Ландскнехты приносят смерть и страданья
Палят и жгут, ничего им не жаль
Там где они, лишь плач и рыданья
Всюду от них только горе-печаль!
Добро скорее скрой!
Ландскнехт несёт разбой!
приобрела новый смысл. То есть новый для меня, а для всех прочих – самый обыденный: «Добро скорее скрой! Ландскнехт несёт разбой!», как прямо сказано в припеве. Там еще много, насчет того, что ландскнехт не щадит ни мать ни ребенка, что добро пора готовить для милых солдатских шалостей. Это все, или почти все, правда. Не буду описывать подробностей, по крайней мере, сейчас, ибо на этих страницах и так слишком много крови.
Нынче наше воинство готовилось гонять восставших, а Георг внимал своим агентам, что привезли из Италии ворох вестей-новостей.
Адам говорил, а ваш скромный повествователь разглядывал обиталище прославленного военачальника. Стол был завален бумагами, которые сталактитами соединяли столешницу с полом. Кругом были заметны следы душевного смятения импульсивной натуры Фрундсберга: недопитые кубки, пустые бутылки и все такое прочее.
– Н-да-а-а-а… – прокряхтел он, когда долгий доклад подошел к завершению, – наломали мы дров. Адам, сын мой, налей-ка нам выпить, и присаживайтесь, что стоять-то столбами?!
За окном по-осеннему быстро темнело, огонь в камине вкупе со свечами в вычурных бронзовых подсвечниках бросали мятущиеся тени на стены кабинета. Обстановочка та еще. Тем еще было и настроение.
– За ваше возвращение! – поднял кубок Фрундсберг и невольно поморщился. Видимо, рана в бедре, как я подумал. – Все сволочи разбегаются, что крысы. Всё хреново, мы, голуби, в глубокой, черной заднице! Только вами, добрыми и верными солдатами живы до сей поры.
– Так шеф, – возразил Адам, отдышавшись от глотка крепчайшего пойла, которым потчевал Фрундсберг, – всё не так и хреново. Как вы понимаете, пока в Италии тихо. Венеция и Генуя скоро окажутся на нашей стороне, французам не до нас, так что…
– Брось, – перебил его Георг, – брось, ты не хуже меня знаешь, что это ненадолго. Я французов имею ввиду.
– Год, как минимум.
– Вот то-то, что год. Карл, наш любимый император, прямо дал понять, что денег нет, и не будет. Всё войско, что стоит в Мюнхене, я наполовину оплачиваю из своего кошелька! Как будто мне больше всех нужно! Солдаты безобразничают, воевать с крестьянами… бред какой-то! А придется, иначе нас сожрет Франц, сожрет и не подавится!
