– …в Альпах… будь ты проклят… в жопу… твою Италию…
– …сдохнуть тут… деньги вперед… сами возьмём!!!
– …сюды бы его самого… император… в говне… кровь проливать… задарма…
Я прошёл!
Толпа, волнующаяся, разозленная, толпа на грани, какая бы ни была, теперь она позади, лишь несколько спин отделяют меня от освещенного факелами круга, где Фрундсберг стоит перед дюжиной солдатских депутатов.
Он растрепан, но прям. На груди тускло сияет тяжелое золото, а пояс оттянут мечём. Судя по всему, Георг на пределе. Лицо красное, почти багровое, что в обрамлении зыбкого пламени факелов выглядит инфернально. Глаза выкачены. Челюсти сжаты так, что я, кажется, вот-вот услышу скрип зубов.
Депутация кучкуется в трех шагах от Георга, они не кричат даже, рычат, перебивая друг друга. Почти сплошь молодые, незнакомые лица. Очень злые лица.
Они больше ничего не просят и даже не требуют, догадался я внезапно. Они просто себя распаляют и накручивают, а для чего, так, ума большого, понятно для чего! О Боже, где же Конрад с людьми, что же делать!
– Значит так! Слушай, слушай меня! – Вперед выскакивает самый храбрый, а может быть самый безголовый.
Он в грязных штанах, стоптанных башмаках и кое-как заштопанном стеганом вамсе. Утиный нос его украшен шрамом.
– Слушай! Все слушайте, и ты тоже слушай! – Его палец тычется в направлении фрундсберговой бороды. – Ты, гад, нас сюда заманил обманом. Веры тебе нет! Ты – вор! Деньги честных кригскнехтов прикарманил. А теперь за спасибо пожалуйте на штурм! Вам могилки, а я на ваше жалование жировать буду! Так?! Или я не прав?! Так ведь это не я один про это догадался! Так ты, гнида старая, нас обманом извести задумал?! Что замолчал?! Отвечай!
Георг молчит с полминуты, а когда депутация начинает снова гудеть, говорит. Медленно растягивая слова и очень тихо.
– Теперь ты слушай. Я за честь ландскнехтов и за Фатерлянд бьюсь, и вас за собой. На свое золото привел. Завтра мы пойдем на штурм и сами возьмём своё в том городе. И дальше пойдем. Хоть до Рима, хоть до адовых ворот, пока я не скажу. А ты, падаль, еще раз на Фрундсберга пасть разинешь, языком подавишься. Всё ясно?
Георг страшен.
Я достаточно знаком с обрестом. Видел его в ярости. И кричал он, и табуретками кидался, и слюной на нас брызгал. Но такого как сейчас, я даже представить не мог. В сиплом дыхании, что с трудом пробивается морозным паром через сжатые зубы слышится дыхание смерти. Утиный нос натыкается на пики фрундсберговых глаз и невольно пятится назад к своим.
– Угрожаешь?! – визжит он, – мне, выборному?!
– Вы все всё слышали. А теперь, разойдись!!! – Фрундсберг присаживается и страшно ревет на весь лагерь. У него даже корни волос, кажется покраснели. – Р-р-разойдись!!!
– Выкуси! Денег не отдашь, так сами возьмём! Вор! – Утиный нос хватает у пояса меч. Вытащить его ему не суждено.
Несколько последних секунд я внимательно, не отрываясь, следил за его руками и как только ладонь падает на рукоять, мое тело начинает действовать само, совсем не сверяясь с мнением головы.
Я расшвыриваю стоящих на моем пути солдат. Два дюйма стали успевают показаться из ножен, когда свистит спадон, и утконосая голова повисает на ошметке кожи. Тело с перерубленной шеей стоит с полсекунды, а потом валится назад, обдавая фонтанирующей кровью депутацию.
– А-а-а-а-а-а-а!!!
Над поляной повисает крик. Взблескивают клинки. Выборные прыгают вперед, норовя достать толи меня, толи Фрундсберга.
Безумие. Смерть.
Я неуязвим в императорской броне. Спадон падает еще три раза, вырывая внутренности и кроша кости. Секунда-две и поляна замирает, замираю и я, прибрав окровавленный клинок назад вдоль правой ноги. Четыре тела распростерты в грязи, двое еще корчатся.
Прав я или нет, поздно рассуждать, но через меня живого до Георга они не доберутся.
Крики нарастают. Стройный людской круг ломается, поляну рассекает клин с Бемельбергом во главе. За его железной спиной виден Адам, старый Йос, Кабан Эрих и еще много наших. Пришли. Успели.
Я позволяю себе обернуться.
Георг медленно оседает на землю. Левая рука бессильно терзает высокий ворот фальтрока, а правая висит плетью.
Господи, как…
Думать я не успеваю, как и весь сегодняшний вечер. Двуручник я вонзаю в землю и подхватываю тяжеленноё тело оберста. Неужели ранен?! Крови не видно, но выглядит Георг совсем плохо.
Нас плотным кольцом окружают солдаты. Почти сплошь из ветеранов.
– Герр оберст, что случилось, вы ранены? Георг!
– Пу-усти, П-пауль, положи на наземь. – Фрундсберг шепчет еле слышно. Некоторые слова угадываются только по шевелению губ. Вокруг напирают наши, со всех уст рвется вопрос:
– Что?
– Что?!
– Ч т о?!
– Что?!
– ЧТО?!
– Отвоевался я, парни. Апоплексия, как у папаши. Мне конец, – отвечает Фрундсберг ровным голосом, совсем спокойно. Над нами склоняется Адам, за его плечом маячит перекошенная рожа Бемельберга.
– Георг, сейчас на носилки и к лекарю, вы ничего не знаете, откуда, кровь отворим…
– Заткнись, Адам. Слушайте последний приказ. Конрад. Собирай своих. Иди в Милан. Рим – не в этот раз. Не вышло у меня. Сброд – к черту. Пусть сами выбираются. Адам. Завещание. Ты знаешь где. Пауль, ты здесь еще? Вали из войска. Прямо сейчас вали. Быстро. Приказ. Или конец тебе. Конрад, Адам, проследить. Дай ему денег, у меня есть. Всё. Парни, мне что-то душно… душно…
Бегство через лагерь в окружении наших. Прямиком к коню. Запомнил я мерный топот ног и свистящий шепот Бемельберга над ухом:
– Хватай самое необходимое, пакуй латы в торок и давай галопом отсюда. Конь твой добрый – вынесет. Через четверть часа разберутся, кто именно выборных порубал, искать будут. Потом суд. Мы тебя не спасем, за такое положен топор. Можешь не сомневаться. Они требовали свое по праву, а ты их прямо на сходе поубивал. Теперь тебе надо как можно дальше оказаться. Куда? Куда угодно. Подальше. И дорогу в эти края забудь. Ты фигура приметная, здесь тебе не жить. Уноси ноги. Есть у меня в Любеке человечек. Он мне должен сильно, – он назвал имя, – езжай к нему. Любек далеко на севере, пересидишь. Ты, брат, тоже отвоевался. На ближайшее время уж точно.
В расположении фанляйна меня дожидались Адам и старый Йос.
– Наделал делов. Эх, молодежь…
– Как Георг?
– Отходит. Если до утра протянет – счастье.
– Пауль, держи денег, это от Фрундсберга последнее спасибо. Здесь в кошеле сто талеров, без мелочи. В Милане все твои сбережения получишь в отделении банка сеньора Датини, ты знаешь, вот держи записку с моей печаткой. И ради Бога, как только сможешь, переоденься! Ландскнехту в одиночку сейчас по Италии лучше не ходить. Как доберешься до тихих мест, чирикни письмо на мюнхенский дом Фрундсберга. Я там собираю всю корреспонденцию.
