Арвиел Бриннар не сказал ни слова, но на его тонком мимичном лице отразился такой неприкрытый мрачный сарказм, что Анульд едва не поежился.
– И некого пока, Брин, банально – не-ко-го, – Хаэльгмунд приобрел почти оскорбленный вид. – Не Тэша же посылать?
– Я б с удовольствием убрался отсюда на пару веков, но кто ж меня отпустит, – не без язвительности хохотнул Тиу-Айшен. – Так-таки некого? А Этиль в курсе твоей инициативы?
– Он его непременно собирался уведомить, – подлил яду Леданэ. – Годика через три. И нас всех заодно.
Взгляд Хаэльгмунда за неимением лучшей мишени обратился на аспиранта, ставшего невольным свидетелем не самой удобной ситуации. Выжидательный такой взгляд, нехороший. От таких взглядов следовало дематериализовываться в срочном порядке из помещения под любым предлогом или без оных.
– Анульд, позаботься завтра распространить по Академии объявление об отборе наблюдателя на Землю, – сухо бросил он.
– А я не подойду? – неожиданно для себя самого брякнул юноша и едва не пожалел о сказанном: лица всех сидящих разом оборотились к нему. Но отступать уже было некуда, и Анульд заговорил быстро-быстро, стараясь не сбиваться под перекрестными взглядами четырех самых высокопоставленных особ всея Асгора. – Я отчеты Этиля наизусть почти выучил. Земля – моя прямая специализация. Я бы очень хотел. Вам, может, это покажется глупостью, но я пошел в историки после того, как прочел первый труд Этиля. Родители настаивали на армии, я выбрал науку…
Что характерно, ответили все четверо сразу:
– Не думаю, – Хаэльгмунд. Кисло и с ноткой желчи.
– Вполне, – Леданэ. Весело.
– О как. Тогда отлично, – Тиу-Айшен. Спокойно, наверняка мысленно ставя галочку в поле «минус ещё одна проблема». – Парень ты вроде крепкий. Фехтованием занимался? Ага, это хорошо. Аспирантуру вполне можешь закончить параллельно с инструктажем. Я за.
– А почему, собственно, нет? – сиятельный монарх. С интересом. – Полагаю, вопрос решён?
Вопрос был решён.
– Кстати, меня интересует личность этого Райсснера, – Бриннар плеснул себе еще вина. – Анульд, когда поедешь работать, попытайся пробить его генеалогию. И личность заодно. Больно он не прост для своей эпохи, как расписывает его Аллинар. Эхх, сам бы съездил…
И как, скажите на милость, я умудрился столько написать? История ведь самая непритязательная: что привело двух благородных донов, точнее, одного дона и одного представителя имперской солдатни на полянку неподалеку от апельсиноносной Барселоны?
И бумаги жалко, право слово и чернил потраченных, но будьте снисходительны к моему многословному, неискусному перу, так вышло. Начал вспоминать друзей-приятелей, с которыми дюжину лет топтал зеленые луга и снежные перевалы и сделался болтлив. Но всё что имеет начало, имеет закономерный конец, и конец моей истории уже всего за одной горой, ибо утренняя тень горы Монсеррат вот-вот накроет носки моих башмаков.
А пока я приехал в Антверпен.
Вроде похоже на Любек. А вроде все немного иначе. С одной стороны и там и там торговля и там и там порты. Один на речке Тарве, второй на Шельде. Но здесь город в самом расцвете, сердце бьется ровно и мощно, это сразу ощущается. Любек – при смерти, Антверпен в самом соку зрелых сил, хотя, формально они почти ровесники.
И люди здесь немного другие. Одежда чуть другая, слова странные. Выходишь на улицу и из любой точки видишь, как рассекает островерхое озеро крыш могучий корабль кафедрального собора, что вознес мачту своей башни на четыреста футов, затмевая даже каменный монолит замка Стен на берегу Шельды.
А название нормальному фрицу и выговорить-то непросто, хотя, кажется, все вполне понятно: Онзе-ливе-Врауэкерк – Церковь Нашей Любимой Дамы – Собор Богородицы, стало быть. Керк – церковь, как у нас – кирха. У нас святой – санкт, у них – синт, у них – «ван», у нас – «фон». Где-то рядом, но чуть по-другому и так во всем.
И конечно, реформаторы-протестанты. Ревностные. Суровые. Породистые. И много, куда не плюнь, попадешь в кальвиниста.
Какие-то они здесь агрессивные. Насмотрелись мы на протестантов ещё в армии. Среди ландскнехтов их полно, что говорить, сам Фрундсберг в свое время потрепал по впалой щеке Мартина Лютера и ободрительно сказал: «нелегкий путь ждет тебя, монашек». И щека та уже совсем не впалая, и путь вполне торный, а до сих пор все вспоминают.
Среди наёмников всё было тихо-мирно, солдатам решительно наплевать католик ты или лютеранин. Не мешай товарищу и он тебе не помешает. Здесь иначе. Не дай Бог решат, что ты папист. Немедленного религиозного диспута, скорее всего, в формате одностороннего наставления, не миновать. И поколотить могут запросто. А могут насмерть убить.
Интересный город Антверпен. Приятно топтать мостовые, осознавая ретроспективу, ведь здешнее эхо помнило еще мягкий шелест сандалий римских граждан и грохот легионерских калиг.
Причастность к несокрушимым орлоносным солдатам древности была особенно приятна, ведь наши баталии, то и дело называли «новыми легионами». На мой взгляд, если продолжить исторические коннотации, мы, ландскнехты, были удачным гибридом сариссофорных
[81] фаланг Великого Александра с легионами Кесарей.
Апейрон
[82] длинных пик – огромные македонские копья, а тяжеловесные квадратные полки срисованы с когорт Гая Юлия. Хотя, и то и другое мы позаимствовали у гораздо более близких исторических соседей, у швейцарцев, но это как-то не романтично.
Антверпен принял меня в объятия привычной городской вони, подогретой летним солнышком. Я насчет обонятельных впечатлений сделался непритязателен, да и сам пропах за время дороги, и если вы думаете, что это были фиалки, то вы здорово заблуждаетесь, так что гостеприимством остался доволен. Тем более, что Жан Артевельде обрадовался старому сослуживцу, как выпивке.
Жена его, естественно, подозрительно отнеслась к перспективе неопределенный срок делить кров с вонючим солдафоном. Франсуаза держала дом и своего мужа в жестком мундштуке своих нежных рук и тихого голоса с эротической хрипотцой. Поводья были достаточно длинными, но попробуй взбрыкни и наткнешься на шпоры её голубых глаз.
Жан выглядел настоящим главой семьи, еще бы, герой, мушкетер и все такое, но опытный взгляд быстро различал истинного владыку этих стен, как каменных, так и жизнеустроительных.
– Вы надолго к нам? – первое что спросила проницательная мадам, почувствовавшая после обязательных приветствий и взаимных «очень приятно» угрозу семейной гармонии.
– Пауль останется столько, сколько сочтёт нужным, – отрезал Жан, узнавший уже мои обстоятельства, после чего выдержал короткий, в рамках приличий, у Франсуазы все было в рамках, поединок взглядов. И победил, в кои-то веки. Женская сила разбилась об крепость уз нержавеющего солдатского братства.
