– Вы понимаете, что большую часть вещей я никуда убрать не могу… – утвердительно сказала хозяйка.
– Конечно-конечно, – торопливо согласилась Катя.
– …и поэтому назначила цену ниже средней, – закончила Наталья Николаевна и укоризненно посмотрела на вмиг покрасневшую Катю.
– Простите, – пискнула та.
Наталья Николаевна царственно кивнула.
– То-то. По счетчикам платите сами, за интернет – тоже, гости – сколько угодно, домашние животные нежелательны, особенно кошки.
Катя представила себе кошку среди всех этих старых тарелок и бесконечной мебели и понимающе кивнула.
– Вы курите?
Катя помотала головой.
– Впрочем, если хотите, курите в доме, – Наталья Николаевна махнула рукой. – Здесь курили последние лет сто. Если что-то разобьете или сломаете, мне хотелось бы об этом узнать. Впрочем, ничего ценного здесь все равно нет, так что бейте посуду на здоровье, – она улыбнулась, чуть приподняв уголки губ, – сейчас я ожидаю от вас плату за первый и за последний месяц, а также залог. В дальнейшем вносите плату до пятнадцатого числа месяца и не забывайте показать мне все квитанции. По договору у вас вопросов нет?
Когда переезжаешь в среднем два раза в год – не по своей воле, так уж получается – этот чертов стандартный договор, выпадающий в гугле первой ссылкой, давно уже знаешь наизусть. Все как всегда, срок действия договора – год минус день, паспортные данные, свидетельство о собственности, оплата наличными, возврат залога… Вчитываться Катя не стала.
– Спасибо, все ясно.
– Тогда будем подписывать? У вас наличные или переведете на карточку?
– Наличные.
Катя расписалась на обоих экземплярах договора, отсчитала солидную кучку денег и попрощалась с Натальей Николаевной. Еще минут десять ходила по своей новой квартире, трогала резные завитушки на мебели и гладила книжные обложки. Потом уехала за вещами. Посуду мыть не стала – кто же моет чайные чашки чаще раза в день, сколько бы чая из них не пили?
* * *
Вернувшись, Катя долго возилась, раскладывая шмотки по полкам, подключила интернет, заварила еще чаю, сгрызла кусок сыра. Спать хотелось уже страшно, но работа сама себя не поработает. Из-за переездных хлопот днем Катя сделать ничего не успела. Сварила себе кофе в хозяйской турке, налила его прямо в чашку из-под чая и раскрыла ноутбук.
Откуда-то из угла раздалось вдруг громкое: «Гм!» Катя вздрогнула. Обернулась – ничего. Странно, тут должны быть стены, как в средневековом замке, неужели соседей слышно?
Снова застучала по клавишам, но тут послышалось второе «Гм!», еще громче первого. Катя только дернула плечом, отвлекаться от кода не хотелось.
– Барышня! – не выдержал голос. – Разве ж можно пить кофе из чайных чашек?
– Можно, – машинально ответила Катя, – какая разница-то?
– Барышня! – голос так и взвился. – А днем вы ушли из дома, бросив немытую посуду, куда это годится?
Катя вздохнула. Работать под такой аккомпанемент не получалось. Отвернулась от ноута.
– Простите, вы, может быть, покажетесь? – спросила она. – Очень неудобно так разговаривать?
– Вы не боитесь? – удивился голос. Замолк, а потом добавил: – И правильно, живых надо бояться.
Из буфета выплыла серебристая фигура, задрожала, уплотняясь. Теперь посреди комнаты парила невысокая толстая старуха, похожая одновременно на большую жабу и на Екатерину Великую. Губы скорбно поджаты, глаза навыкате, призрачное платье – почему-то сразу ясно, что при жизни оно было черным, – наглухо застегнуто.
– Здравствуйте, – вежливо сказала Катя.
– Могла бы и встать перед старшими, – сварливо сказала старуха.
– Я не уверена в существовании такого правила этикета, – не согласилась Катя.
Тут призрачная старуха спохватилась. Завыла дурным голосом, метнулась прозрачным туманом по комнате, коснулась ледяным потеком Катиного плеча.
Катя поморщилась.
– Убирайся из моего дома, – неуверенно добавила старуха, снова сгущаясь в антропоморфную фигуру.
– Простите, но я видела документы, дом не ваш, – сообщила Катя, – и я тут на законных основаниях.
Старуха скуксилась и снова завыла. На мгновение в комнате стало холоднее, а потом она исчезла.
– Ну офигеть теперь, – вслух подумала Катя.
– Не выражайтесь в моем доме! – провыла старуха откуда-то из шкафа.
Катя хмыкнула и налила себе еще кофе. Чашку, правда, помыла перед этим.
* * *
На следующее утро ей позвонила Наталья Николаевна.
– Здравствуйте, Катенька, как прошла первая ночь на новом месте? Женихи не снились?
Катя удивилась. Ладно, время было безбожно раннее, небось эти железные старухи встают в пять тридцать утра, делают гимнастику и обливаются ледяной водой. Но по ее наблюдениям квартирные хозяйки как вид не склонны к подобным проявлениям светскости.
– Все в порядке, спасибо, – наконец ответила она. – Женихов, к счастью, не видела.
– Ну и правильно, – сказала Наталья Николаевна непонятным голосом, – ничего от них хорошего ждать не стоит.
Катя решила, что сегодня можно позволить себе позавтракать в кофейне по пути на работу, взяла со стула брошенные туда вчера джинсы и вытащила из шкафа футболку с дурацкой феминистической надписью.
– А ведь такая хорошенькая девушка, – укоризненно пропела старуха из стены, – нет бы платьице надеть.
– Между прочим, уже утро, – возмутилась Катя, – а ваше время – ночь.
И ушла на работу.
Старуха не унялась. Взаимодействовать с материальным миром она никак не могла, но, когда вечером Катя вернулась домой и залегла с книжкой, старуха немедленно появилась и принялась заунывно перечислять все ее прегрешения.
– Читать лежа неприлично! Посмотри на себя, на что ты похожа! Лохматая! Разве девушка может быть лохматой! И заплатку нормальную на штаны не поставит, криворукая.
Катя вздохнула. Страшно хотелось выпить, но выпить не было – при постоянных переездах бар дома не заведешь.
– Я собираюсь сходить за вином, – сообщила она в пространство, – вы будете?
Старуха даже притихла на мгновение, получив такой повод.
– Барышня! Выпивает! Одна!
– Именно, – сказала Катя и хлопнула дверью.
Вернулась минут через двадцать, сняла с полки резной бокал, налила полный.
– Между прочим, приличного вина с винтовой пробкой не бывает, – сказала старуха, нарезавшая круги под потолком.
– Господи. Твою мать, – раздельно сказала Катя, – ну что вы от меня хотите, а?
– Убирайся из моего дома, – вернулась старуха к прежней арии.
