М.Ф.: Если и есть секрет, то он совсем простой: поменьше думать о Ктулху. Ну, то есть на самом деле вообще о нем не думать. А если думать, то не испытывая страха, как о нейтральном погодном явлении. Ну да, может за дверью обнаружиться ветер, дождь или Ктулху, нормально, работаем с тем, что есть.
Потому что Ктулху страшен, только пока мы его боимся. Точнее так: Ктулху – это порождение нашего страха. И пока мы находимся в его власти настолько, что не можем прогнать его образ из собственной головы, никаких дверей нам открывать не следует. Даже дверь уютной домашней уборной, особенно в темноте. Потому что Ктулху, несомненно, уже там. Доедает наш месячный запас туалетной бумаги с запахом маргариток.
Сперва бесстрашие, основанное на полном и беззаветном доверии ко всему происходящему с нами, а потом двери. За всякой дверью, открытой в страхе перед бедой, нас будет поджидать беда. Это очень важное правило техники безопасности. Хотя соблюдать его бесконечно трудно, это я понимаю совсем не абстрактно, а опираясь на опыт – собственный, в том числе.
Вопрос читателя: Как и когда открылась дверь в этой (нашей) реальности? Она открылась?
М.Ф.: Она еще открывается. Это очень долгий процесс (все самые важные события парадоксальным образом растянуты во времени и не могут считаться окончательно свершившимися еще долгие годы после своего завершения). И каждый из нас может помочь его правильному течению – доверием к процессу и личным бесстрашием перед ним, о котором мы тут так много говорили.
Чашка восьмая
«Властелин Морморы»
О важности хорошего вкуса
«Многие говорят правду. Но в отсутствие вкуса это – сплошная беспомощность».
Чарльз Буковски
Давно, знаете ли, пора.
И дать мое определение вкусу, и поговорить о том, почему вкус – это так важно, чуть ли не решающе. Если у человека есть вкус, у него есть шанс выбраться из самой незавидной ситуации – не просто живым, живыми многие выбираются, но целым.
Если исходить из самой тяжелой и самой насущной задачи, которую необходимо решить человеку в течение своей жизни, то воспитание вкуса – как раз и будет тем самым универсальным инструментом, который для этого отлично приспособлен.
А задача эта очень проста: проживая все травмы жизни, пережить травму смерти.
Я уже много раз говорил о том, что такое травма, скажу еще раз: любая травма – это нарушение целостности. Неважно, физическая или эмоциональная, первое, что мы чувствуем при получении травмы – мы чувствуем разрыв собственной целостности. Это выражается в утрате связи с самим собой, в обесценивании себя и всего своего опыта (какой вообще в чем смысл и прок, если сию секунду так больно), в панических и хаотических реакциях.
Вы спросите, при чем тут вкус. А вот при чем.
Каким образом при получении травмы восстанавливается целостность?
Как можно вернуть себе же свою ценность, ведь к этому (сию секунду, когда больно) нет никаких предпосылок, никаких оснований.
Если тебя, слабак, можно ранить так сильно, ты – не ахти какая ценность. Вообще-то.
А теперь подумайте минуту, что, собственно, обслуживает эстетическое чувство. Прежде всего и перво-наперво. Избыточную, неоправданную, легкоразрушаемую красоту, которая не несет никакой функции, кроме отражения гармонии – в той или иной степени.
Смогли бы мы обойтись без всего того, что связано с понятием «хороший вкус»? Без музыки, сложной к восприятию. Без живописи, не имеющей никакого утилитарного назначения, той, которая не часть декоративно-прикладного искусства, а которая – все вот эти вот направления и стили, часто вообще не воспринимаемые ничем, кроме какого-то странного пятачка сознания, да и тот – то потухнет, то погаснет. Без красоты, которая не обслуживает функциональность.
Да обошлись бы. Выжили бы. Для выживания что особи, что вида – в красоте нет необходимости, она всегда появляется тогда, когда грань «лишь бы выжить» смещается в сторону «а что еще, кроме просто выжить».
К ценности этой не-функциональной красоты нет никаких оснований. И все же мы не сомневаемся в ее ценности, если у нас развит вкус.
…Вкус – это воспитание внутри себя стержня, который дает возможность отделить себя самого, свои потребности, страсти, страхи, все сиюсекундное – от чего-то, что больше, чем просто потребность, просто сиюсекундная эмоция. Отделить гармонию от пользы. И не требовать, чтобы гармония непременно была полезной, применимой лично к нашим нуждам, хотя наоборот – почему бы и нет, дело не лишнее.
И вот когда ребенок видит красоту в окружающем мире, красоту, которую он может узнать и объяснить, почему это красиво – это тоже очень важный момент, он связан с усвоением опыта и эмоций – у него воспитывается вкус. Он начинает разделять «это красиво» и «я это хочу для себя (потому что это поможет мне выжить)». Он начинает присваивать ценность тому, что лично для него его персональной ценностью не является.
Начиная с узора на крыльях бабочки и заканчивая Саграда Фамилия, невозможному с точки зрения архитектуры собору в центре Барселоны.
Удивительное дело, но тем, кто это умеет, гораздо легче при травме восстанавливать собственную целостность и ценность. Не говоря уже о том, чтобы видеть эту целостность и ценность в окружающих.
Умение разделять гармонию и пользу, умение восстанавливать целостность своего «я» в считанные секунды после нанесенного удара – это куда важнее и серьезнее, чем умение не получать эти самые удары. Потому что даже если избегать травматических ситуаций всю жизнь, рано или поздно столкнешься с потерями, с болезнью, со смертью, наконец.
Чем, собственно, занимается Лаздей, человек, лишенный вкуса напрочь, с моей точки зрения.
(По определению автора, он еще и садист, но даже если убрать его садизм, все равно останется тот самый кадавр Выбегалло, единственная цель которого – захватить побольше материальных ценностей, закуклиться и остановить время. Только бедняга Лаздей даже на это не способен по той простой причине, что ему нужна публика. Он не способен оторвать себя от фона, на котором он выигрышно смотрится, потому что сам по себе в собственных глазах этот горе-маг не имеет никакой ценности. Это удивительно, но это так.)
Лаздей удовлетворяет самый простые, самые детские потребности. Ему необходимо кормить собственную значимость – иначе она съест его самого. Ребенок, объятый чувством собственной значимости, моментально доводит до сведенья окружающих все свои потребности – потому что сам не может их удовлетворить, он не может сам поесть, сам успокоиться, часто даже заснуть сам не может. По мере роста (и воспитания вкуса, если повезет) ребенок учится знать, что если он чего-то хочет, неудовлетворение этого желания его не убьет. Можно подождать, можно чем-то и поступиться – и это не убавит твоей собственной ценности, наоборот.
