Я в этой книжке хочу быть всем: всеми снами, смешной девочкой Клегги, ветрами и языком хохенгрон. И – обязательно – шапкой. Причем наизнанку.
И только двумя людьми я там совсем не хочу быть: Нумминорихом и Датчухом Вахурмахом.
Потому что жизни ни того, ни другого я, наверное, не выдержал бы. Особенно Датчуха. Но вот он, кстати, больше всего страдает оттого, что не может ни к чему применить усилие. Когда все одинаково, даже ветер – бессмертие и всемогущество превращаются в нечто очень неприятное. И, действительно, не стоящее малейших усилий.
На самом деле все наоборот, конечно. Особенно с тех пор, как шапка вывернута наизнанку.
«Тубурская игра» – отличное заклинание-противоядие от концепции того, что «счастье – это однообразно». (Отравляющим заклинанием мне видится «все счастливые семьи похожи друг на друга». Уж конечно, то ли дело нечастные – день скандал, день примирение, опять скандал, тут не заскучаешь.) Последующие книги Фрая, мне кажется, тоже эту линию продолжают – рассказывать о жизни как о счастье.
М.Ф.: Для меня концепция об однообразии счастья – это нечто настолько невообразимо нелепое, что мне бы в голову не пришло с этой идеей как-то специально бороться. Просто я, в отличие от глубоко уважаемого мною фантаста Льва Толстого, несокрушимый кондовый реалист. В смысле, вижу жизнь примерно такой, какова она есть, а не собственные идеи и концепции. И жизнь эта столь сокрушительно разнообразна во всех своих проявлениях, включая состояния, которые люди готовы считать счастьем, что захочешь, а не приведешь ее к единообразию. Однако в главном ты совершенно прав: рассказывать о жизни как о счастье (и не только читателям, но и себе, своему мрачному скептическому уму) – одна из моих главных задач.
Вопрос читателя: Я так понимаю, что большинство сновидцев с удовольствием отправятся в Вечный Сон, даже зная, что они будут этим Вечным Сном сожраны. И, собственно, об этом говорит Кегги Клегги: «Вечный Сон уничтожает своих сновидцев? Жизнь делает то же самое!» Почему сновидцев НАДО разбудить и не дать им там погибнуть?
Где лежит грань между свободой воли и тем, что позволяешь себе плюнуть на эту самую свободу воли гибнущего и спасти его?
М.Ф.: Это, на самом деле, хороший вопрос, вернее, два вопроса. Ответы на них кажутся мне очевидными, а зря. Никакие они не очевидные, конечно.
Во-первых, тут такая штука. Если мы допускаем наличие у всякого человека бессмертного сознания, сразу же становится понятно, что относиться к этой бессмертной части следует бережно. И когда опасность грозит не только телу, но и сознанию (а Вечный Сон, если вы помните, именно такой случай), имеет смысл хорошо подумать, а не пришло ли время поберечь свою задницу. Ну, то есть не задницу, а бессмертную душу. Но и задницу тоже, куда ж мы в бессмертии без нее!
Именно поэтому с Вечным Сном не все так замечательно, как хотелось бы.
А вопрос про грань между свободой воли и необходимостью спасать совсем прекрасный. Я в этом смысле совершеннейший фаталист. И думаю, что бегать по белу свету с криками: «А ну, кого тут спасти вопреки его свободному волеизъявлению?» – пожалуй, не стоит. И даже не только потому, что это фраппирует окружающих. Просто практической пользы от такого поведения не будет. Мы все равно никого не спасем, только окончательно дискредитируем саму идею спасения.
Возвращаясь к истории, изложенной в книжке, мы с вами обнаруживаем, что Нумминорих не то чтобы сам придумал себе развлечение спасать Кегги Клегги от Вечного Сна. Он вообще о ней не думал, занимался своими делами, пока его не позвали к начальству и не дали задание упомянутую Кегги Клегги спасти. И тогда ее спасение стало его делом. Понимаете, о чем я говорю? Не всем, конечно, так везет – быть вызванными в кабинет начальства и получить задание, сформулированное нормальным человеческим языком. Но так или иначе, мы обычно узнаем, какое дело наше, а какое – нет. А знаете, что происходит, когда человек занимается своим делом? Он становится инструментом судьбы, а значит, частью той воли, которая превыше любой индивидуальной воли и любого индивидуального выбора.
Мой ответ, разумеется, имеет смысл только в том случае, если для вас наличие некоторой высшей воли, не то чтобы вовсе отменяющей индивидуальную человеческую, но, скажем так, корректирующей ее, столь же очевидно, как для меня. Если нет, мой ответ не имеет для вас никакого смысла. Но можно переформулировать: когда ваша свобода воли приводит вас к решению кого-то спасать, это надо делать. А когда не приводит, то и говорить не о чем.
Вопрос читателя: Интереснее всего узнать, конечно, что чувствует, думает, делает теперь хозяин вывернутой шапки. Если я правильно понимаю, то гостей у него прибавилось.
А вот остался ли он хозяином Игры?
М.Ф.: Мне кажется, что после того, как шапка Датчуха Вахурмаха была вывернута наизнанку, Мир изменился таким образом, что его игра закончилась навсегда, и началась совсем другая игра. По идее, это должно быть более-менее понятно из текста. Но если нет, то тоже нормально. Какая Вселенная без недоговоренностей и тайн?
Чашка тринадцатая, часть первая
«Книга Огненных Страниц»
О подоплеке и истинной расстановке сил
В этой чашке сначала будет разговор, а потом – мои соображения на тему, которая меня давно занимает: безумие мага.
Так что начнем с вопросов.
Я: Самый главный вопрос по этой книжке сводится вот к чему: что случилось с Миром, спалил ли Макс какой-то параллельный или как. И вообще – да что ж такое там произошло-то?
М.Ф.: Давай начнем с того, что никто ничего вообще не спалил. А строго наоборот.
Если уж начинать, то давай начнем вот с чего: кто ему все-таки подсунул Книгу? Был ли в курсе Джуффин или его сочли слишком маленьким еще?
Джуффин был не в курсе. И не факт, что теперь в курсе. Хотя с его аналитическими способностями должен, по идее, прийти к тому же, к чему пришли мы.
А самое главное – с моей точки зрения – как те, кто подсунул, определили, что пора? Внутри себя или что-то все-таки снаружи щелкнуло?
Вот сразу скажу, как они там чего определили, понятия не имею. Но если даже у талантливой молодежи в лице Джуффина и Шурфа идеальное чувство времени, думаю, у старших мальчишек во дворе с ним еще лучше.
То есть сработал внутренний будильник, да? Просто я подумал – не возникла ли книга магистра Дрогги, причем одновременно в прошлом (где он ее создал) и в настоящем (где попалась Максу), когда в Мире сложилось то самое «пора».
Думаю, так оно и было.
Вообще, если бы этот цикл прочитал Шерлок Холмс (слабо представляю, как его заставить, но предположим), он бы, дочитав до «Тихого города», спросил: «Ватсон, вы заметили тут одно странное несовпадение?» И Ватсон возмутился бы: «Как, всего одно?! Да это фантастика вообще, никакой логики тут быть не может, все концы с концами не сходятся!» А Холмс сказал бы ему: «Нет, Ватсон, все вполне держится в рамках внутренней логики цикла. Я вижу только одно несовпадение, зато фундаментальное». «Ну и какое же?» – раздраженно спросил бы Ватсон (которому вообще не нравится цикл, но пришлось его читать за компанию с другом). «Король Мёнин позволил себе вернуться из Тихого Города раньше оговоренного срока. И заметьте, ничего не случилось». Единственный вывод, какой можно из этого сделать: Мир к тому моменту уже был благополучно спасен. Цел и невредим, как новенький. Удивительно, что Джуффин это прощелкал, но на самом деле, неудивительно, потому что спасение Мира для него сверхценность, непосильная задача, с которой надо справиться. Мы всегда делаем ошибки вступая в область своих сверхценностей и непосильных задач, это факт. И Джуффин в этом смысле проявил себя вполне человеком. Паника оказалась сильнее здравого смысла, и он понесся исправлять то, что уже не нуждалось в исправлении.
