– Нет. Мы ее не нашли. Она как сквозь землю провалилась! Выбежала в ярости из квартиры после ссоры с Карлом – он запрещал ей идти в таком виде. Ивонн во время скандала мылась в душе, но, как только услышала, что произошло, побежала ее искать. Они арендовали квартиру там, где сейчас «Делфинос». Искали на пляже, на дороге до самой пристани, в клубе, по барам. Везде. Это ужасное чувство – я однажды потеряла Фиби в универмаге, когда ей было годика два. Наступает момент, когда паника отключает рассудок, и ты не знаешь, что с собой делать.
– Наверное, полиция думала, что она сбежала с бойфрендом, о котором ты говорила, и утром вернется?
– Да, но никакой бойфренд так о себе и не заявил, и Джесмин больше не видели.
– Ну, никогда не знаешь, может быть, найдем ее сегодня…
Она отвернулась и посмотрела в окно.
– Да.
Дорога стала более ровной. Элис, судя по всему, очень хотела сменить тему. Спросила, за что я не люблю Эндрю. Глядя прямо перед собой, я заявил, что, по моим ощущениям, он положил на нее глаз. Она засмеялась.
– Я ошибаюсь? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал холодно и бесстрастно. – Чувствую, что между вами что-то есть.
– Ты ревнуешь?
– Полагаю, что так.
– Ты рехнулся!
Она щелкнула меня пальцем по плечу и посмотрела в окно. Я чувствовал себя неловко, точно голым, и, чтобы скрыть смущение, принялся хвалить Тину.
– Да, она само совершенство…
Элис спросила, как я «нахожу» детей Хопкинсов, и на этот вопрос я отреагировал блестяще, рассказав ей, насколько ее собственные дети более живые и интересные, что Арчи – пресный, а шарм и красота Фиби совершенно затмевают Дейзи.
– И все же Дейзи гораздо лучше учится… – произнесла она, побуждая меня опровергнуть ее слова.
– Эмоциональный интеллект гораздо важнее.
– Да, – произнесла она удовлетворенно. – И еще Дейзи слишком нахальна.
– Задается.
Краем глаза я заметил ее улыбку. Всегда поражает, насколько тщеславны родители, как любят они слушать, когда принижают чужих детей!
– Послушай, насчет Луиса… – произнес я, думая, что настал подходящий момент.
– Что насчет Луиса?
– Тогда, ночью… Я видел, как вы привезли его в машине. Он вернулся позже, чем ты сказала полиции.
Она засмеялась.
– Бедняга Луис! Набрался в хлам. Я обещала ему молчать. Если девчонки узнают, совсем заклюют. Но, вообще-то, было рано. Ты не помнишь? Мы тебя разбудили. Девочки еще не вернулись.
– Я думал, вернулись… Они ведь…
Я запнулся. Не мог же я сказать, что точно знаю, – пришлось бы сознаться, что подглядывал за ними в бассейне.
– Ну да…
После коротенькой паузы она добавила:
– Интересно… То, что ты сейчас сказал про эмоциональный интеллект. В школе Флорри всегда меня опережала. Поэтому она поступила в Кембридж, а я – в Бристоль. Но она была очень неприспособленной. Не ориентировалась, не имела пространственного воображения. Вечно приходилось ей что-нибудь одалживать или ходить с ней в бюро находок за потерянными вещами. Тяжелее заводила друзей…
Я напрягся. В памяти всплыло еще кое-что про Флорри. Она написала мне письмо. Я не помнил содержание. Я его только бегло просмотрел и швырнул в мусорку.
– Бедная Флорри! – произнес я. – Она была очень чувствительной, верно?
– Да.
– Муж, дети?
Элис снова посмотрела на меня и отвела взгляд. Нахмурилась.
– Нет.
– Работала?
– Нет, вернулась к родителям.
– Печально, – сказал я, думая: «Черт, ровно как я: ни жены, ни детей, ни работы, живу со старой матерью!» – Очень жаль. Самоубийство ужасно для тех, кто остался.
– Да, знаю.
Она замолчала и посмотрела в окно. Я пытался придумать, о чем бы таком более веселом поговорить, хотя резко сменить тему казалось нетактичным.
– Ты ходила на ее день рождения? – спросил я после нескольких секунд размышлений. – В Феллоуз-гарден.
– Ходила.
Я бросил на нее взгляд.
– Может, мы там пересекались.
– Пересекались.
Шины зашуршали по гравию, и я снова сосредоточился на дороге.
– Странно, что я не помню.
– Кое-что я про тебя уже поняла, Пол Моррис, – произнесла она не без нежности. – Ты помнишь только то, что хочешь помнить.
Эпитара располагалась на западном побережье. Здесь было заметно ветренее, и совсем другое море – волны с шумом накатывали издалека на темно-желтый, почти серый песок.
Хаотичная расползшаяся деревушка. Ряд домов и таверн, которые выстроились вдоль длинного поросшего кустарником пляжа. Все напоминало о туристах, повсюду висели объявления о сдаче номеров: «Rooms, Chambres, Zimmer»
[9]. Одна сторона пляжа, ближе к главной дороге, отводилась под традиционный туризм, с рядами складных шезлонгов и оборванными желтыми зонтиками, а с другой – был сооружен передвижной кемпинг – разношерстные палатки, переполненные мусорные баки и пара микроавтобусов с навесами под деревьями. Жарко и грязно. В воде играли карапузы, там и сям распластались, точно морские котики, коричневые нагие тела. Несколько женщин разложили полотенца и торговали украшениями и резинками для волос.
Мы остановились на небольшой стоянке недалеко от главной дороги и направились к таверне. Элис знала владелицу, англичанку, которая жила на Пиросе с восьмидесятых. Пошла искать ее в служебное помещение, а я сел на узкой затененной террасе с видом на пляж и заказал два кофе у молодого официанта с зализанными назад черными волосами и аккуратными усиками. Клеенчатая скатерть, скрепленная металлическими зажимами, полоскалась на ветру.
В дверях показалась Элис в сопровождении светловолосой женщины лет за пятьдесят.
– Пол, это Ники Стенхаус! Она раньше жила в Агиос-Стефанос, была представителем «Си Ви Трэвел», когда мы познакомились, а потом вышла замуж за Тео, и они переехали сюда, чтобы продолжить семейный бизнес.
Я встал пожать руку, оценивая незнакомку: сочетание богатенькой горожанки и хиппи – деловитая короткая стрижка, платье-рубашка, и к этому – большие болтающиеся серьги, позвякивающие браслеты и ожерелье из ракушек. Выдубленное солнцем лицо покрывали морщины, но в движениях и позе была определенная расслабленность, дающая основание предположить, что она очень недурна в постели.
– Молодец, что приехал в такую даль! – сказала она, к моему удивлению, с акцентом уроженки ближайших к Лондону графств, вгляделась мне в лицо и добавила: – Я знаю, Элис очень благодарна.