Он теперь был свободным человеком, не связанным никакими правилами, отказавшимся от всех условностей, оставшимся наедине с собой, выбравшим путь метанойи. Он испытывал чувство внутренней гордости от собственного успеха. Каждый волен делать то, что ему заблагорассудится, и вот – он освободил себя, и теперь он свободен как чайка, что сейчас пикирует сверху, пытаясь что-нибудь схватить со стола. Он один посреди Эгейского моря и поднимает бокал за свое будущее, полное неожиданных приключений. Он создал новую книгу. Глядя на бокал в своей руке, он произнес: «Эй, мои стихи из бутылки!» Привет тебе, Бодлер! Наконец-то и его судьба изменилась. Он не умрет на креслах Лине Розет или на кровати Дунлопило, и его не повезут по знакомым улицам на «скорой». Счет в банке, уровень холестерина в крови, работа в штате, налоги, количество калорий – он сумел спастись от жизни, полной этих и десятков подобных счетов, превращающих человека в компьютер. Он был настолько доволен сделанным, что готов был расцеловать самого себя.
Профессор всю жизнь был послушным, благоразумным человеком, который привык все планировать, а вот сейчас буря кипящей боли вырвалась наружу.
– Я еду в Стамбул! Попытаюсь сдать экзамен, чтобы поступить на бюджетное место и получить общежитие.
Так он когда-то сказал Хидаету. Они пили пиво на причале. И друг спросил его: что он станет делать после того, как со столькими ухищрениями закончит бесплатное обучение в лицее.
– Само собой, пойду в университет.
– А потом?
– Работа, жизнь, жена, деньги!
На что Хидает ответил ударом под дых:
– Ты пытаешься быть точно таким, как твой отец.
Да, это был удар, потому что меньше всего в своей жизни Ирфан хотел походить на этого съежившегося, со впалыми щеками и насквозь прокуренными легкими, затурканного человека в коричневой униформе.
– Нет, – воскликнул он. – Совсем наоборот! Я хочу учиться для того, чтобы заработать деньги, славу и силу.
– Как знаешь, капитан.
Это прозвучало как финальный аккорд, который обрубал все концы и разводил их дороги в разные стороны.
– Я уезжаю отсюда. Не знаю, что принесет мне жизнь, просто хочу уйти в море.
За деньги, накопленные за время работы на судостроительной верфи, Хидаету повезло найти и купить хорошее семиметровое судно. Это была красивая и устойчивая яхта.
Поднимая бокал за Хидаета, Эгейское море и собственную решительность, Профессор сказал:
– Вот и я пошел по твоему пути, Хидает! Пусть даже и опоздав на тридцать лет…
Тьма уже основательно окутала яхту. Ночь была безлунной, безветренной, на небе высыпало несчетное количество звезд.
Он слегка вздрагивал от приходящих на ум мыслей об Айсель, шурине, университете, но тут же гнал их прочь. Ему было нужно почувствовать себя совершенно другим человеком. Он пока еще не был готов ко встрече со своим прошлым; сначала надо было окончательно обновиться.
Надвигалась ночь, Профессор опустошил бутылку со спиртным и от счастья уже готов был затянуть какую-то бессмысленную песню, как вдруг на него нахлынула волна беспричинного страха. Его начала бить дрожь. Снова в его сердце постучался этот ледяной ветер. Из-за того, что подул он совершенно неожиданно, эффект получился очень мощным. Это был ужасный удар.
Держась за мачту, он заплакал, ничего не понимая. Яхта вдруг стала чужой, он словно видел ее в первый раз, и она казалась ему гробом. Море было темным, яхта тоже, и вокруг была тьма. Над всем царила тьма – воплощение смерти. Что он мог сделать сейчас, в этой ловушке смерти посреди моря? И некому подать весть, и никто не спасет его от этой кромешной тьмы…
– Ирфан, приди в себя! – закричал он.
Растворившийся в темноте голос только еще больше напугал его. Свет керосиновых ламп подчеркивал безграничную тьму, и он загасил их. Схватив сумку с лекарствами, он нашел несколько первых попавшихся под руку таблеток и так быстро проглотил их, что едва не захлебнулся водой, когда запивал.
– Ты захотел! – кричал он сам себе. – И шаг за шагом осуществляешь свое решение. Какова же причина для паники?!
– Не знаю, – сам себе отвечал он.
– И я тоже не знаю.
Некоторое время он говорил сам с собой и заметил, что ему становится лучше; страх перед темнотой стал утихать.
Тогда он продолжил эту игру и раздвоился, почти как Голядкин
[16], и эти два человека начали мысленно спорить друг с другом.
Подобно всем, кто больше знал жизнь по книгам, на Профессора гораздо большее влияние оказывали не настоящие люди, а вымышленные персонажи.
– Ты трус, – упрекал его первый голос.
А второй отвечал:
– Нет! Ведь я нашел мужество посмотреть правде в лицо и изменить свою жизнь. Я не трус. Не каждый в состоянии сделать то, что сделал я!
– Единственное, что ты сделал, – это убежал. Послав все свои проблемы к чертовой матери, ты сбежал от своей адской жизни. И это вместо того, чтобы остаться в Стамбуле и все разрулить!
– Там было нечего разруливать. Моя жизнь была наполнена счастьем, я был успешен, счастлив и богат. Для моих внутренних проблем не было никаких внешних причин.
– Ты врешь, Ирфан Курудал!
– Нет!
– Ты врешь. Ты презренный трус.
– Нет, нет, нет!
– Сейчас я аргументированно обосную, что ты лжешь, и тогда посмотрим, что ты будешь делать. Твоя так называемая «счастливая» жизнь в Стамбуле – все равно что кусок дерьма. Ты чувствовал себя ничтожным – и в этом был прав. Ты не создал ничего ценного, ты просто воспользовался предоставленными тебе возможностями. Как ученому тебе – грош цена. Плевать, что в Турции тебе все выражают почтение, говорят: «Мой учитель!» Какие оригинальные идеи ты родил, какие ценные статьи опубликовал? Разве ты не ощущал себя на международных конференциях растерянным и мелким?
– Да, ощущал, это правда.
– Потому что ты не настоящий, а поддельный человек, фальшивка. Ты – параноик, трус и невежественный человек, который прячется за профессорским званием. Твои телеинтервью – пример совершенной медиократии.
– Ты превратил эти дебаты в академический экзамен.
– Хорошо, Ирфан Курудал, давай поговорим о чем-то другом. Не став ученым мужем, разве ты преуспел как муж женщины?
– Что за чушь ты несешь?! Айсель была счастлива, и очень счастлива…
– Или делала все возможное, чтобы казаться счастливой? Всю свою жизнь ты спал с ней так, словно исполнял служебные обязанности, это разве не правда?
– Ложь!
– Меня ты не проведешь, потому что ты – это я. Ты что, будешь сейчас отрицать, что с самого начала не чувствовал удовольствия от этих объятий, а только делал механические движения? Потому что ты не чувствовал тяги к этой женской плоти, только ради жены все делал. Но от прикосновения к ее телу ты совсем не загорался. Даже в молодости. Может быть, поэтому она начала тебе изменять?
