— Что ж, у всех своя дорога, — пробормотал Мономах.
— Во всяком случае, я устроена получше многих бывших однокурсников, — добавила Лиза, словно пытаясь оправдаться.
— Ты еще кого-то встретила на вечере? — удивился он.
— Большинство здорово изменились! Отрастили пивные животы, потеряли волосы — ну, это я о ребятах, конечно. Девчонки сохранились лучше. Я видела Ленку Серову, Таньку Прохоренко… Еще перекинулась парой слов с Марком Голдбергом.
— А на Пашку Трубникова не натыкалась?
— На Пашку? Так он же вроде не в Питере?
— Вернулся. Мы недавно случайно столкнулись у моей больнички, он кого-то там навещал. Я думал, он придет. Приглашение могли послать по его старому адресу, но я ему звонил, и он обещал быть.
— Честно говоря, не думаю, что он рискнул бы появиться.
— Это почему же?
— А ты не знаешь?
— Что я должен знать?
— Пашку ведь едва не посадили!
— Да ну?
— Ага.
— За что?!
— Ну, это дела давно минувших дней… Он подрабатывал, делал аборты на больших сроках. Одна пациентка умерла. Процесс был громкий, но Пашке как-то удалось избежать наказания.
— Неужели могли посадить? — не поверил Мономах.
— Ты что, не в курсе, как с врачами поступают? Вот недавно гематолога за решетку отправили, а за что? За то, что после ее манипуляции скончался пациент, которому и так два шага до могилы оставалось — там не один онкологический диагноз! Не слышал?
Мономах покачал головой.
— Ну, она, конечно, тоже виновата, — продолжала Лиза. — С людьми разговаривать надо, предупреждать о последствиях… С другой стороны, когда работаешь в частном секторе, разве станешь отговаривать кого-то от дорогущей процедуры?
Мономах понимал, о чем говорит его подруга. Не только в частном, но и в госсекторе врачи избегают доверительных бесед с пациентами. Отчасти потому, что выгорают на работе до такой степени, что становятся в определенной степени роботами и забывают, что больной имеет право на информацию. Отчасти — из-за того что пациенты не понимают лаконичных медицинских терминов, а переводить их на «человеческий» язык многие врачи ленятся.
— Откуда ты все знаешь, а? — спросил он, с новым интересом глядя на Лизу. Без косметики, с чисто вымытым розовым лицом она выглядела моложе и сильнее напоминала девчонку, которую он знал в юности. Ее волосы мило обрамляли лицо, и Мономах спрашивал себя, почему ей так не повезло с мужиками? В постели она была страстной и изобретательной, с ней интересно разговаривать — чего не хватало ее бывшим мужьям?
— Стараюсь держать нос по ветру, — усмехнулась она. — Ну и потом, мы же с Трубниковым в одной области трудились. Неужели он сумел вернуться в профессию?
— Пашка переквалифицировался, работает гигиенистом в стоматологической клинике. Когда он мне сказал, я удивился, но теперь…
— Хочешь кофе? — спросила Лиза. — У меня кофемашина, тьму-тьмущую денег на нее извела!
— Кофе можно, — согласился он. — И пожрать бы не помешало!
* * *
Сидя в машине, Шеин и Белкин молча жевали бутерброды. Вернее, жевал Антон, а молодому оперу кусок в горло не лез, он нервничал и ерзал на сиденье.
— Слушай, не мельтеши, а? — раздраженно попросил Шеин. — Смотреть на тебя тошно, а я, между прочим, ем!
— Вдруг они не придут? — взволнованно пробормотал Белкин, вытягивая шею, словно жираф-подросток в попытке дотянуться до высокой ветки. — Что, если изменили место? Или время? Или Хоркина неправильно поня…
— Заткнись и жди, — посоветовал Шеин. — Это больница, роды проходили здесь, и Катерина ошибиться не могла. Вон наши клиенты, а значит, и покупатели появятся рано или поздно. Если не взять их при продаже, они уйдут и мы ничего не докажем. Так что сиди и молчи, сделай милость!
— Так холодно ведь, — не сдавался Белкин. — Как долго еще они дите морозить будут?
— Из тебя выйдет заботливый папаша! — криво усмехнулся Антон, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Вот они, гляди, не прошло и полгода!
Двое мужчин в кожаных куртках быстро двигались в сторону женщин с ребенком. Когда не осталось сомнений в том, что это именно те люди, которых они ожидают, Антон взял рацию и громко сказал:
— Берем их!
* * *
— По-моему, клиент дозрел, — сообщил Александр, ставя перед Аллой чашку с зеленым чаем.
— Мне тоже так кажется, — кивнула она, вот уже полчаса по телевизору наблюдая за тем, как директриса приюта «Дочки-матери» мается в допросной. Сначала она безучастно сидела за столом, но спустя минут десять начала волноваться. Поднялась, прошлась по маленькой комнатке, обнаружила камеру, установленную под самым потолком. Снова села, опять встала и принялась мерить шагами помещение — семь шагов вдоль, пять шагов поперек.
— А мы не поторопились, Алла Гурьевна?
— В любом случае надо было их брать, — заметила Алла. — Кате грозил осмотр гинеколога, и дольше притворяться она бы не смогла. Повезло, что удалось взять их с поличным, а то неизвестно, согласились ли бы девушки свидетельствовать против Лапиной!
— Вы считаете, директриса приюта связана с нашим делом?
— Она связана с Четыркиной, и это мы знаем наверняка. Возможно, и Яну склоняли к продаже будущего ребенка?
— Не факт, что она умерла из-за этого.
— Согласна, но с чего-то же нужно начинать! Мы понятия не имеем, как далеко готова была зайти Лапина с подельниками, чтобы правда не выплыла наружу. А пока у нас на руках пять мертвых женщин. Допускаю, что их смерти не связаны, хотя телевизионщики распространяют слухи и непроверенные факты, нажимая на версию о маньяке. Нам нужно хоть что-то, дабы развенчать эти, с позволения сказать, репортажи, и я очень надеюсь, что Лапина станет той ниточкой, которая поможет распутать весь клубок. Хотите присутствовать на допросе или продолжите рефлексировать?
* * *
Мономах не желал вступать в прямой конфликт с начальством, но ситуация не позволяла отмалчиваться. Пользуясь близостью к Муратову, Тактаров вел себя нагло и смело: он увел из отделения ТОН двух платных больных, пообещав им что-то, о чем Мономах мог только догадываться, а на его столе уже лежали две жалобы — на Ли Чангминга и Ольгу Карманову. Он подозревал, что пациенты не сами состряпали писульки, кто-то определенно водил их рукой. Сомнения Мономаха подпитывало и то, что жаловались только на врачей, а медсестры, некоторых из которых и в самом деле стоило бы наказать, оставались вне критики. По-видимому, Муратов с Тактаровым пытаются выставить персонал отделения некомпетентным, чтобы впоследствии свернуть ТОН. Медсестер и санитарок Тактаров заберет себе. Тех, кто по каким-то причинам не подойдет, отдаст в хирургию позвоночника, а врачей заставят написать заявления по собственному желанию, обещая, что кляузам хода не дадут. Мономах, как завотделением, обязан поставить Муратова в известность о существовании жалоб, но что-то подсказывало ему, что тот и так в курсе. Недавно Мономаху пришлось уволить ординатора Вадима Мишечкина — хорошего, между прочим, молодого врача. Он не мог оставить у себя человека, сливающего информацию обо всем, что происходило в ТОНе, главному. И если бы только это! С соизволения Муратова руками Мишечкина была состряпана жалоба пациентки на Мономаха. Пациентка умерла, и всему отделению, включая заведующего, пришлось пережить немало неприятностей, прежде чем выяснилось, что имело место убийство
[5]. Похоже, Тактаров (или сам Муратов его руками) решил натравить на Ли Чангминга иммиграционную службу. Если эти двое провернут то же с двумя другими иностранными врачами, да еще и присовокупят писульки на оставшихся, отделение можно будет закрывать!
