— Владимир Всеволодович, что заставило вас решить, что девушка в поезде нуждалась в помощи?
— Я заметил синяки у нее на шее, — ответил Мономах, вспоминая свои тогдашние ощущения. — Она прикрывала их, но я все равно увидел.
— Считаете, это говорит о домашнем насилии?
— Вполне вероятно, но утверждать не могу, это всего лишь предположение. Девушка вела себя странно, при каждом звуке вздрагивала и оборачивалась.
— Как вы смогли бы ей помочь? Раз дали визитку, значит, что-то было у вас на уме?
— В больнице работает психолог, хороший специалист. К нам порой поступают пациентки в тяжелой жизненной ситуации, и она оказывает поддержку. Я подумал… Но вы так и не сообщили, что случилось с девушкой?
— Она попала под машину.
— Но вы же сказали…
— Четыркину доставили в вашу больницу, в травматологическое отделение. Ее пытались спасти, но, как сказал хирург, травмы оказались несовместимы с жизнью. Свидетели утверждают, что девушка не сама бросилась под автомобиль — ее толкнули.
— Кто?
— Парень в толстовке с капюшоном, по словам очевидцев. А случилось все у вашей больницы вчера вечером. Теперь понимаете, почему меня заинтересовала ваша карточка, найденная в вещах Четыркиной? Она приходила к вам.
— Ко мне?!
— Доктор, а что вас так удивляет, вы же сами дали ей визитку! О чем вы говорили?
— Да не говорили мы, я ее не видел!
— А вот работники больницы утверждают, что она получала временный пропуск, чтобы пройти в ваше отделение.
— Неужели? — Мономах растерялся. — Но я… мы не встретились! Во сколько это было?
— Если верить журналу выдачи временных пропусков, в шесть тридцать.
— К этому времени я уже ушел. Это можно проверить.
— Непременно. Значит, говорите, Четыркина приходила, но вас не застала?
— Я не так говорил. Я сказал…
— Да помню, помню! Ладно, доктор, на сегодня мы закончили. До встречи. Кстати, на тот случай, если вы не в курсе: жертва была беременна.
* * *
— Я же звонил тебе и даже писал, предупредить пытался! — с укоризной качал головой Гурнов, провожая Мономаха в трупохранилище.
— Ну извини, я на операции был! — огрызнулся тот. — Значит, Мартынюк с тобой разговаривал?
— Ничего путного я ему сказать не смог: вскрытие как вскрытие… ну, за исключением плода, разумеется.
— Почему не удалось спасти?
— На третьем-то месяце?
— А сама от чего умерла?
— Видишь, как бывает: хоть и произошло все у самой больницы, хоть и помощь вовремя оказали, а вот поди ж ты… — Гурнов махнул рукой, словно сердясь на кого-то. — Шансов у девчонки немного было: позвоночник на честном слове держался, множественные переломы конечностей…
— Что известно о водителе?
— Шутишь? Он рванул оттуда, как будто за ним черти гнались!
— Оставил девочку помирать?
Гурнов развел длинными, словно крылья цапли, руками. Он и сам здорово походил на птицу — высокий, костлявый, узколицый, с крупным тонким носом и близко посаженными глазами.
Взгляд Мономаха еще раз скользнул по телу незнакомки. Нет, уже не незнакомки: он знал, что ее зовут Яна. Наверняка где-то живут ее родственники — почему они не помогли, если она попала в беду?
— Какие вещи при ней были? — спросил он патолога. — Телефон?
— Опер тоже спрашивал, — кивнул Гурнов. — Не было телефона. Он мог выпасть из сумки на тротуар, а там кто-нибудь ему ноги приделал — народ попадается вороватый! Сумочку Мартынюк забрал. А вот это — нет, — и он, подойдя к шкафу, вытащил пластиковый пакет. Внутри оказались какие-то бумажки.
— Что это?
— Счета. За квартиру и за электроэнергию, кажется.
— Почему Мартынюк их не взял?
— Наверное, потому, что они не в сумке были, а в заднем кармане джинсов. Одежду он не затребовал.
— А как же экспертизы там всякие?
— Так а че тут «экспертировать»-то? — развел руками Гурнов. — Причина смерти очевидна!
— Опер сказал, там свидетели были, — вспомнил Мономах. — Может, кто-то номер машины запомнил?
— Может, и так, только водитель, если подумать, не так и виноват. Мартынюк сказал тебе, что девчонку толкнули под транспорт?
— Сказал… По-видимому, псих? Помнишь, в метро такой промышлял одно время, людей с перрона сталкивал под поезда?
Гурнов только плечами пожал.
— Мне показалось, Мартынюк меня подозревает, — продолжал Мономах.
— А как же! Им нужен виноватый, а ты — удобная кандидатура! Только вот кроме твоей визитки вас с жертвой ничто не связывает. Или я чего-то не знаю?
— Я все рассказал — и тебе, и Мартынюку. Я понятия не имел, что она пыталась со мной встретиться!
— Чудны дела твои, господи! — снова всплеснул длиннющими руками патолог. — Вот не встретил бы ты девчонку в электричке, не оставил бы ей визитку — и не пришел бы к тебе Мартынюк.
— Скажи еще, что и она бы жива осталась!
— Ты не виноват, но, не предложи ты ей помощь, она бы сюда не пришла, верно? А значит, могла бы избежать такой нелепой смерти!
— Или эта самая смерть нашла бы ее в другом месте. Что, если ее и в самом деле кто-то преследовал?
— О, теория заговора! — обрадовался Гурнов, зато Мономах напрягся: он невольно направил мысли приятеля в обожаемое им русло.
— Окстись, Иван, какой заговор! Скорее всего, девушку нашел ее собственный муж. Или сожитель.
— И сразу убивать? — возразил патологоанатом. — Да еще на глазах у десятков людей?
— А если предположить, что он ее не толкал?
— Как это?
— К примеру, хотел догнать, а она шуганулась — и в сторону. А там машина?
— Что ж, такое возможно, — неохотно согласился Гурнов.
Лицо погибшей выглядело спокойным — не то что тогда, в вагоне. На бледной коже явственно обозначились следы свежих синяков.
— Последствия аварии, — пояснил патолог, заметив, на что смотрит Мономах. — А вот эти — старые, — он провел тонким, узловатым пальцем по шее покойницы. — Я обнаружил на теле кучу подобных следов!
— Домашнее насилие?
— Синяки различной степени заживляемости — значит, появлялись в разное время. Бедная девка!
— Ну да, а зачем терпеть-то? — возразил Мономах. — Один раз ударили — беги!
— А если некуда? — предположил Гурнов. — И потом, куда ж ей, беременной?
— Знаешь, беременными за один день не становятся! Жила же она с этим извергом…
