В одно пасмурное утро на огородах кипела работа. Работники разбились на кучки по три четыре человека и работали живо, перекидываясь шутками и бранью.
– Эх, братцы мои, нет нашего Гусара, – вспомнил об отсутствовавшем товарище один из босяков, которого все называли Васькой Зуем.
– Нет, да и не будет, – отозвался другой. – Был Гусар, да вышел.
– Как не будет? Куда ему деться, кроме наших огородов?
– Постой, ребята, – остановил всех Зуй. – Ты почему это, Метла, знаешь, что Гусара больше не будет?
– А потому, что знаю, – огрызнулся Метла.
– Выслали его, что ли? – полюбопытствовал другой.
– Кабы выслали, так мы знали бы, – заметил Зуй, – слух бы прошел. Ну, Метла, куда Минька Гусар делся?
– А я почем знаю! – опять огрызнулся угрюмый босяк.
– Зря, стало быть, болтаешь… Вот намнем бока, так будешь знать!
– Было бы за что мять! А не за что, так я и сдачи дать могу!.. У меня… во! – поднял Метла вверх увесистый кулачище.
– Эй, вы там, «золотая рота»! – раздался окрик сторожа. – Чего пасти разинули? Живо за дело, а не то…
Видимо, «золотая рота» хорошо знала, что должно последовать за этим «не то». Несколько минут работа у босяков продолжалась.
– А все же любопытно, – вполголоса сказал Зуй, – где наш Минька теперь?
– В больницу его тогда отправили, – ответил сосед, – вишь, хворать вздумал; какие нежности при нашей бедности!
– В больнице его нет, – буркнул Метла, – я навещать бегал… Сказали, выписался и ушел.
– Да где же он тогда? – опять остановился Зуй.
– Черт его знает где! – отозвался Метла. – Только на Выборгской у огородников его тоже нет.
– Да пусть его пропадает совсем, чтоб ему пусто было! – проворчал Метла.
– И-то правда, – поддержал его Зуй, – ежели жив только, никуда не денется: сюда прибежит.
Разговор стих, но тем не менее любопытство было возбуждено. Товарищи вспомнили о Миньке, и теперь казалось, что без него на кобрановских огородах чего-то недостает.
– Метла, – пристал к угрюмому товарищу Зуй, – а почему это ты выдумал, что Гусара больше не будет?
– Да его с дамой видели.
– Кого? Миньку Гусара?
Зуй даже лопату из рук выронил.
– Его самого! С чего это тебя вдруг прорвало?
Зуй раскатисто хохотал, схватившись руками за бока:
– Ох, уморил, до смерти уморил, сивый леший! Ребята! Слушай-ка!
Время близилось к первому утреннему перерыву работ, а потому сторожа не были страшны босякам. Услышав хохот Зуя, они быстро собрались вокруг него и Метлы.
– Чего гогочешь, рвань этакая? – раздавались удивленные голоса.
– Да Метла со смеху морит: слышь, говорит он, будто нашего Миньку Гусара с дамой видели.
– И с раскрасавицей… А сам-то он – что твой барин разодет: шляпа цилиндр и при перчатках.
– Это Минька-то? Гусар наш?
Шум и крики, пронесшиеся по огородам, прервали этот разговор. От всех парников и гряд к сторожке, стоявшей у входных ворот, бежали люди. Сторожа громкими криками сзывали их сюда.
У сторожки уже собралась толпа босяков. Все стояли без шапок, и на лицах было написано крайнее удивление.
За воротами была видна карета, а среди толпы, резко выделяясь своим изысканно приличным видом, стояли мужчина и женщина.
– Батюшки! – заорал во все горло Зуй при виде посетителя. – Да ведь это Минька Гусар наш!.. Как взглянул я – сразу признал!
Нейгоф – это был он – услыхал восклицание и, склоняясь к своей спутнице, тихо сказал:
– Видишь, Соня, помнят, узнают… А ты еще говорила, что я изменился до неузнаваемости. Братцы! – возвысив голос, обратился он к толпе. – Ухожу я от вас… совсем ухожу! Да, одиннадцать лет я с вами прожил и решил, что проститься необходимо. Вот и явился сюда.
– Что же? Милости просим! – послышались восклицания одних.
– За честь спасибо! – выкрикнули другие.
– Вот она, босяцкая натура! – умилились некоторые. – Сейчас видно, что свой брат Исаакий… Не вытерпел и прибег.
– Теперь пусть отвальную ставит! – перекричал один голос все остальные.
– Будет, будет! – добродушно рассмеялся Нейгоф. – Только погодите, братцы, хочу я слово сказать…
– Скорее, Михаил, – сквозь зубы проговорила Софья, – я уже достаточно налюбовалась этими типами, да и к тому же холодно!
– Сейчас, дорогая, сейчас, – нежно ответил ей Нейгоф. – Так вот что, братцы! Есть пословица у нас: «От тюрьмы да сумы не отказывайся»; так к этой пословице добавить нужно, что и от босяческого звания ни один человек не должен отказываться… Пути к нему ведут разные – и долгие, и короткие, а главный путь, идя по которому никогда в босяческое звание не попадешь, хотя и широк, да прохожих много на нем, тесно очень. Чуть кто споткнется, соседи уже столкнуть норовят, не поддержать, а столкнуть; упавшим же людям только и пути, что в босяки. По себе это знаю. И редко кто, вот как я теперь, на прежнюю дорогу попадает. Трудно это… ой как трудно!.. Чудом разве назад выкарабкаешься. А для меня добрые люди нашлись. И воскрес человек, из мертвых встал! Это я воскрес. И вы можете воскреснуть, поддержитесь только.
– Куда уж нам! – вывернулся вперед Зуй. – Не про нас калачи горячи, масло масляно… А ежели с вами такое случилось, господин, так позвольте вас поздравить.
Он раскланялся, растопыривая свои красные ручищи.
– Спасибо!.. Есть, братцы, с чем меня поздравить! – ласково ответил Нейгоф. – Прежде всего, с тем, что ушел я от вас и никогда более не вернусь.
– Врешь! – проворчал Метла. – Теперь и я скажу: вернешься! Больно высоко залетел, как бы в лужу с высоты не сверзиться.
– А потом, братцы, поздравить меня нужно еще вот с чем. Через свое босячество я и счастье себе великое нашел. Кабы не оно, босячество-то, так не видать бы мне счастья и радости как своих ушей. А счастье мое – вот оно! – указал Нейгоф на Софью. – Это – невеста моя, братцы, она-то меня на путь истинный лаской, участием да словом добрым вернула.
– Урра! – заревели десятки голосов. – С наступающим законным браком честь имеем поздравить!
– Михаил, – заметила графу Софья, – кончай скорей эту сцену… я озябла. Мне, наконец, скучно!..
– Милая, еще одно слово. Зуй, Метла, подите-ка сюда!
Веселый и угрюмый босяки выступили вперед.
– Вот на отвальную, – высыпал им в пригоршни несколько золотых монет Нейгоф. – Это всем, братцы; веселитесь! Зуй и Метла должны на всех поровну разделить.
– Чего делить! – воскликнул Зуй. – Пропьем все… все до копеечки у твоего же приятеля, Сергея Федоровича, вот тебе и дележ!
