– Действительно, ароматная, – похвалил Андрей Тарасович.
– А я что сказал? По особенному заказу. Ваше высокопревосходительство, свеженький анекдот… У нас, у русских, есть чудесное выражение: с пылу горячие – именно с пылу горячие! Армянский. Дюша мой, скажи мне, что это такое: шесть ног и два женщина. Атгадай, дюша мой!
– Да, да… – насторожился своим пухлым бабьим лицом Андрей Тарасович, предвкушая «смак».
– Нэ можешь атгадать… Амазонка на кобыле. Понимаешь, амазонка на кобыле – шесть ног и два женщина… А ведь ловко, ваше высокопревосходительство?
– Занятно, очень занятно, – смеялся Андрей Тарасович, и в темп ходуном ходил его обширный живот.
«Дело наполовину в шляпе, – решил Железноградов, – надо окончательно завоевать на сегодня лихолетьевские симпатии».
«Шесть ног и два женщина…» – повторил, чтобы не забыть, Андрей Тарасович. – Ловко пущено, ловко… Нет ли чего-нибудь еще?
– Жидовский анекдот! – воскликнул самым решительным тоном Мисаил Григорьевич. – На перекрестке двух виленских улиц стоит бравый городовой. Мимо проходит жид, шумит, скандалит чего-то. Городовой возьми и бац – залепил ему в морду. Жид возмущенно подступает к нему, размахивая руками. «Ну, попробуйте еще!» – «Хочешь еще? На!» – хлоп вторично его в морду. «А ну, попробуйте еще!» Тот залепил ему третий раз по морде. Тогда жид спрашивает: «Господин городовой, это вы шутите или серьезно?» – «Вполне серьезно», – отвечает городовой. «Ну, то-то же, шутить со мной я вам так не позволю»… Табло!
– Шуток не признает, серьезный жид, – хохотал от всей души Лихолетьев. – Надо запомнить, прелестный анекдот… Положительно вы душа общества, Мисаил Григорьевич!
– В каком смысле прикажете вас понимать, Андрей Тарасович? Душа общества – это по-армянски иначе называется, не при дамах будет сказано… А теперь я вам третий анекдот расскажу.
– Жидовский?
– Нет, русско-американский, – Железноградов понизил голос. – Некто Икс имеет в Америке пятьсот тысяч пудов подковных гвоздей… Некто Игрек в Петербурге…
– Продолжение следует, – молвил Андрей Тарасович, беря Железноградова под руку, – продолжение следует в моем кабинете… Там нам никто не помешает…
В громадной, как лабиринт, хаотической, с запутанными коридорами казенной квартире Лихолетьевых смело можно затеряться. На одном конце где-то стучали швейные машинки «плебса», по соседству – выстукивание аристократических штемпелей, и бог знает где, на другом конце, в громадном кабинете своем Андрей Тарасович выслушивал русско-американский «анекдот» Железноградова. А совсем в противоположной стороне, в будуаре Елены Матвеевны происходило объяснение между хозяйкой и Аршаком Давыдовичем. Елена Матвеевна в гладком темно-синем платье, с жемчужной ниткой до пояса, была великолепна в своем гневе. Вздрагивали ноздри белого крупного носа, а холодные глаза смотрели с откровенным презрением на этого маленького Хачатурова. Он имел вид жалкого прибитого щенка.
– Зачем вы побежали сюда за мной? Как вы смеете меня компрометировать?
– Но я… но вы…
– «Но я, но вы»… Двух слов сказать не умеете! Зачем вы здесь?
– Я хотел выяснить, за что вы на меня сердитесь? Ведь я же так люблю вас… так люблю! – и задрожали мертвые прозрачные веки.
Взгляд армянского креза был полон самой рабской мольбы.
– Ах, ваша любовь! – передернула плечами Елена Матвеевна. – Я вне себя, буквально вне себя!
– Но что же такое… Господи! Приказывайте, все будет сделано, будет исполнено…
– Вы сами должны чувствовать… видели соболя этой жидовки?
– А!.. Вы бы сразу сказали… Завтра же будут у вас такие соболя – сама Айзенштадтиха лопнет от зависти!
– Благодарю! Теперь поздно, Аршак Давыдович, поздно… Аршак – до чего противное имя… Аршак – ишак…
– За что вы меня оскорбляете? Меня, который готов целовать ваши следы…
Хачатуров упал на колени и, омерзительно напоминая чудовищного краба, подполз к Лихолетьевой. Не успела она отшатнуться, схватил душистый подол ее платья и, уткнув в обшитую кружевом мякоть свой гигантский нос, припал губами.
Носком туфельки она ударила его в грудь.
– Встаньте… Встаньте же! Вы отвратительны… Встаньте же, сумасшедший… Сюда, слышите, идут…
– Леночка, можно? – послышался из-за портьеры голос Андрея Тарасовича.
– Конечно, можно, что за вопрос? У меня с Аршаком Давидовичем нет никаких секретов.
А между тем Лихолетьев думал, что именно с Аршаком Давыдовичем имеются какие-то секреты у его жены. Словом, старик безумно ревновал свою Леночку, в которую был влюблен последним чувством, пылким, страстным, как самое мальчишеское.
Чрезвычайно одобрив последний анекдот Железноградова, Андрей Тарасович вышел вместе с банкиром «на склад». Но там не оказалось жены. Вместе с ней исчез и Хачатуров. Старик бросился по горячим следам. И вот всегда восково-бледная такая Леночка порозовела от какой-то непонятной ему причины, а нефтяной крез смущенно обмахивает платком свои дряблые острые коленки.
– Я хотел узнать, друг мой, ты скоро позовешь нас к чаю?
– Скоро, скоро… сию минуту.
Лихолетьев с укоризной смотрел на жену. Елена Матвеевна медленно подошла к нему, гипнотизируя взглядом, нежно-обволакивающим. И он сразу оттаял. Она провела холеной рукой своей по его глянцевитой лысине.
– Ах ты, мой дурачок!
Он с пухлым блаженным лицом, сладко зажмурившись, поймал ее руку и стал сочно выцеловывать каждый пальчик.
Ревнивый зверь смирился под мягким шелковым хлыстом опытной укротительницы.
– Довольно нежностей! Пойдем пить чай…
В столовую «под темный дуб» приглашались только избранные. Публику попроще обносили чаем «на складе». А в задних комнатах, где шилось белье, чая совсем не полагалось.
В столовой сидела за самоваром Августа Францевна, бесцветное, гладко причесанное существо – компаньонка Елены Матвеевны.
Железноградов, набив себе полный рот печеньем, разглагольствовал во всеуслышанье:
– Господа, внимание! Аттансион! Не за горами праздник Рождества Христова. Наши герои-солдатики, наши святые защитники ждут теплых вещей. Я лично сам везу три вагона. Я сам буду свой собственный уполномоченный! Я уже заказал форму… Буду раздавать в окопах, на самых передовых позициях.
– Смотри, Мисаил, тебя еще убьют! – вмешалась Сильфида Аполлоновна. – Вы себе представить не можете, Елена Матвеевна, какой он храбрый! Он ничего не боится! Его так и рвет на позиции!
– А что же? Чего я имею бояться? Я верю в свою звезду. Не родилась еще та бомба, которая меня убьет! На крупповских заводах еще таких бомб не выделывают. И наконец, мои славные предки дрались на Коссовом поле…
В столовой появился Юнгшиллер. Он был здесь своим человеком, всегда и во всякое время желанным. Обыкновенно пышущий густым румянцем, сейчас он бледен и маскирует наигранной улыбкой полную растерянность.
