ХАМАТОВА: Я была просто счастлива, что у меня такие друзья. Я, правда, не очень понимала, зачем вы это делаете, но догадывалась, что, возможно, бить меня станут не так сильно. И камней будет поменьше. Я всё же большой в этом смысле оптимист. Или идиот. Мы все, наверное, идиотки. Вот я вспоминаю ретроспективно тот вечер: мы сидим со стеклянными глазами, смотрим друг на друга, пьем виски. И нам кажется, что мы уже победили, что всё самое страшное позади. А всё только начинается. Что в этот момент происходит у тебя на НТВ?
ГОРДЕЕВА: Пока всё это тянется, я подбираюсь к финалу съемок фильма “Победить рак”. Распад НТВ движется полным ходом; уже выяснилось, отчего в новогодние праздники начались зачистки: уволили одного из лучших энтэвэшных корреспондентов Пашу Лобкова – руководство видело его на одном из “болотных” митингов накануне Нового года. О своем увольнении Паша узнает, не получив зарплату в конце месяца: звонит в бухгалтерию с вопросом, а там ему отвечают: “Какая зарплата? Вас уволили”.
В кулуарах ходят дикие слухи, но телик – это же катушка, нет времени остановиться: я дописываю сценарий первого на нашем телевидении научно-популярного фильма о раке, большую часть денег на который дал телеканал НТВ, время от времени веду новую тогда программу “НТВшники”. В Москве и кое-каких городах идут митинги. И программы дирекции праймового вещания, в которой я состою, их освещают. Причем освещают честно. В конце января увольняют Колю Картозия, директора этой самой дирекции, моего непосредственного начальника, человека, который помог мне пробить фильм “Победить рак”. Он вызывает меня в кабинет: “Я еще никому не говорил, но меня уволили”. И я понимаю, что как приличный, порядочный человек, как Колин друг я должна уйти вместе с ним, за ним. Но, с другой стороны, я понимаю, что у меня на стадии монтажа фильм, за который мы так долго бились.
ХАМАТОВА: И если ты уйдешь, то фильма не будет. Как Картозия принял твое решение?
ГОРДЕЕВА: Это было не мое решение, это как раз он предложил в ответ на мою попытку уволиться: “Не вздумай! У тебя фильм. Его надо доделать”.
ХАМАТОВА: Еще у тебя в тот момент двое маленьких детей, один из них грудной.
ГОРДЕЕВА: Об этом я не думала, если честно.
ХАМАТОВА: Да, а я тебе позвонила и сказала, чтобы ты подумала!
ГОРДЕЕВА: Видишь ли, до зимы двенадцатого года всё так складывалось в моей профессиональной жизни, что даже мысли, что я вдруг могу остаться без работы, что мне нечем будет кормить детей, не возникало. Работа была всегда: любимая, круглосуточная, на износ. Представить себе, что однажды наступит день, когда каждый уволенный “из телевизора” человек останется не просто без работы, но в принципе не у дел, было невозможно.
Оказалось – возможно. И довольно быстро. Нас “разрушили” за три месяца. Уволили Картозию. Вслед за ним тут же ушли несколько ребят. Не прошло и недели, как кабинет Картозии занял новый человек – воплощение пошлости и дурновкусия, до тех пор бывший на вторых-третьих ролях, но вдруг оказавшийся у руля дирекции, которую не он построил и не он собрал. Довольно быстро стало понятно, что теперь главными будут передачи про сиськи-письки, перемежаемые политическими темами, спущенными сверху.
ХАМАТОВА: Но ведь это было и раньше, давай не приукрашивать прошлое, даже если оно тебе дорого.
ГОРДЕЕВА: Было. Но, понимаешь, мы в каком-то смысле жили в “доме Павлова”: у нас была дирекция, которая позволяла себе производить те передачи, которые считала нужным. В то же самое время на том же самом телеканале творилось разное. Но мы старательно делали вид, что это не с нами, не про нас, мы в этом не участвуем.
ХАМАТОВА: Неужели вы не понимали, что телеканал в восприятии телезрителя – всегда что-то единое, зритель не разбирает по частям: вот Катя Гордеева, она хорошая, а вот такой-то, он подлый человек и делает подлую программу? Ты же понимаешь, что в двенадцатом году, который ты вспоминаешь как пик своей карьеры, ответить на звонок человека с НТВ, дать интервью, принять в чем-то участие – это страшный репутационный риск. Никто не хотел с вами иметь дела.
ГОРДЕЕВА: Но ты озвучивала часть фильма “Победить рак”.
ХАМАТОВА: Потому что его делала ты. С НТВ я не стала бы связываться.
ГОРДЕЕВА: Да, задним числом я понимаю, что мы плыли на “Титанике”. И оправдываться теперь было бы странно. Тогда мы были уверены, что нам надо оставаться в профессии во что бы то ни стало. И делать дело, которое мы делали, так, как мы умели и хотели делать.
ХАМАТОВА: Что было дальше?
ГОРДЕЕВА: Дальше были президентские выборы, после объявления результатов которых Путин плакал. На следующий день после выборов мы с оператором Димой Крыловым отправляемся в командировку, попадаем по дороге в аэропорт в аварию и довольно долго и причудливо добираемся в Питер. И все эти два дня мы играем в игру: всех людей, встреченных на своем пути, мы спрашиваем, за кого они голосовали.
ХАМАТОВА: И что?
ГОРДЕЕВА: Гаишник, человек, который в нас врезался, человек, в которого врезались мы (авария была на три машины), девушка в кассе, менявшая нам билеты, таксист, доктор в Питере, которого мы снимали, все-все-все на вопрос “Вы вчера голосовали за Путина?” отвечали “нет”. Единственный человек, который голосовал “за”, была гардеробщица в одной петербургской федеральной клинике. Но это – отступление. Если двигаться хронологически, то, когда мы вернулись в Москву, у меня отобрали рабочий кабинет и даже стол, за которым я сидела. В дирекции бардак и ощущение, что нас не просто теснят, но уже вытеснили. Одновременно с этим на НТВ выходит эпический фильм “Анатомия протеста”, из которого следует, что оппозиция ходит на митинги или стоит в “Белом кольце” за какие-то печеньки – их якобы раздают в иностранных посольствах. При этом недели за две до выхода “Анатомии” в эфир я видела на служебной парковке у Телецентра, как директор криминальной дирекции НТВ парковал бутафорский автозак. Я его еще сфотографировала и показывала коллегам. И мы все, наивные, хохотали: “Надо же, Юрий Юрьевич себе приобрел автозак. Видимо, чтобы не отрываться от реальности”.
Оказалось, автозак был куплен дирекцией криминальных программ как реквизит. Они постановочно снимали подложный фильм про оппозицию.
ХАМАТОВА: Почему тебя это удивило? Разве на том же НТВ не выходило до этого множество фильмов, которые врали, причем врали безбожно, и про политиков, и про артистов и про кого угодно, кого “заказали”?
ГОРДЕЕВА: Не знаю… Может быть, я удивилась, впервые увидев такой фильм, касающийся меня персонально: я ведь была на этих митингах, я знала людей, которые туда ходили, которые имели отношение к организации. Глупо говорить, что ни о каких печеньках речи не шло. Думаю, этот фильм так всех взволновал потому, что он оклеветал каждого из тех, кто так или иначе верил в возможность поворота к лучшему зимой две тысячи одиннадцатого – две тысячи двенадцатого годов. Поворота не случилось. А грязь полилась. Фильм “Анатомия протеста” вызвал негодование. И вся прогрессивная и как бы демократическая общественность объявила бойкот НТВ. А это – март. У меня три недели до эфира фильма “Победить рак”. Я фактически живу в “Останкино”. Приезжаю домой переодеться, поцеловать детей. И возвращаюсь обратно монтировать. И вот, когда я вхожу в “Останкино”, то иду через ряды протестующих против НТВ людей, которые в меня плюют. Это сильное чувство. Они кричат: “Позор! Позор НТВ!” А я иду и вжимаю голову в плечи. Потому что мне надо торопиться на монтаж, и я не могу остановиться, повернуться к ним и сказать: “Ребята, да я вообще тут ни при чем!” Ты бы, наверное, остановилась и сказала…
