Сейчас я чувствую себя виноватой: мы подошли к лакшери-мероприятию с теми же инструментами, с которыми ходили всегда и везде, с идеей экономии. И доэкономились до того, что фонтан из шоколада скукожился до вазочки фондю, и так во всём. Как только кончился злополучный аукцион, я устроила “разбор полетов” тут же, за кулисами. К сожалению, у меня не нашлось ни одного слова благодарности или поддержки, я возмущалась организацией, убогостью лотов, фуршетом. Многие сотрудники захотели уволиться. Потом я перед ними извинилась и больше никогда не повторяла таких ошибок.
Ты понимаешь, в чем смысл: мы ведь собрали довольно много денег на этом аукционе, но собрать их можно было гораздо меньшей кровью: просто попросить. А если замахиваешься на мероприятие суперкласса, надо и организовывать его соответствующим образом.
ГОРДЕЕВА: Как ты действуешь теперь?
ХАМАТОВА: Теперь наши встречи с патронами всегда досконально продуманы и, не побоюсь сказать, неповторимы. Это во-первых. Во-вторых, я поняла, что для выяснения обстоятельств организации любого мероприятия, к которому я не имею отношения, я должна выдохнуть, продышаться, переночевать со всеми теми словами, что хочется выпалить сразу. А потом уже со всеми встречаться и разговаривать.
ГОРДЕЕВА: Получается?
ХАМАТОВА: Всё чаще – получается. И так жить гораздо легче. Ведь совершенно ясно, что нам в этой реальности – я имею в виду “Подари жизнь” – существовать друг с другом долго. И, видимо, до самого конца. И уж тут-то мы сможем создать чуткий и честный мир отношений, такой, о котором мы мечтаем и говорим в интервью.
Кстати, я давно хотела тебя спросить: а когда ты поняла, что твой мир – это именно фонд и всё вокруг, а не телеканал? Я спрашиваю потому, что со стороны это выглядело сознательным решением.
ГОРДЕЕВА: Что я решила бросить телик и уйти в безработицу и помощь фонду? Нет, конечно. Я такого решения не принимала. Но еще до всех событий, вынудивших меня уйти с телеканала НТВ, произошла история, которая, как я сейчас понимаю, во многом помогла мне осознать, что действительно важно, что будет самым важным в моей жизни. В сентябре две тысячи одиннадцатого года я начинала вести программу “НТВшники”. Туда пробовались разные пары, разные сочетания ведущих, но у нас с Антоном Красовским выходил на редкость слаженный многоплановый дуэт. И шла речь о том, что мы станем постоянными ведущими. И одна из программ стала, можно сказать, нашим звездным часом…
ХАМАТОВА: А, это тот выпуск, где была драка?
ГОРДЕЕВА: Именно. Тот выпуск мы вели все вместе: Антон Хреков, Паша Селин, Антон Красовский и я. И вот практически на ровном месте случилась стычка между олигархом Полонским и олигархом Лебедевым. Они сперва пикировались на словах, хотя и довольно едко, на грани. А потом Полонский как-то резко дернул рукой, может, даже замахнулся, не знаю, а Лебедев в ответ – он же бывший разведчик – среагировал, ударил. Короче говоря, настоящая удача для телевидения: почему-то всегда эти драки, поливания друг друга водой или соком воспринимаются как удача. И да, это всегда положительно влияет на рейтинг. Хотя, по-моему, выглядит отвратительно. Взрослые, елки-палки, люди знают, что их снимают несколько телекамер, что редакторы наверняка оставят это в монтаже – в одиннадцатом году ни о каких ток-шоу в прямом эфире уже никто не помнит, разумеется, – а они всё равно размахивают руками, дерутся. Это странно и производит какое-то болезненное впечатление. В общем, Полонский свалился с кресла, началась свара. Все побежали к этим креслам. А я стояла и повторяла, как учительница в школе, одну и ту же фразу: “Мужчины, взрослые люди, да к тому же и олигархи – неужели вам не стыдно!” Впоследствии меня и та, и другая сторона несколько раз попросит прийти в суд. Но я не пойду. Потому что противно. Я ни на чьей стороне. И не на стороне, кстати, редакторов, которые такие вещи очень любят, ставят в анонсы и всячески промоутируют, как бы намекая всем следующим героям программ: ведите себя так же, и мы вас тоже прославим. Но речь не об этом.
Этот “звездный” эфир случился в пятницу, имел сумасшедшие рейтинги, а в воскресенье, восемнадцатого сентября, умерла Галя Чаликова.
ХАМАТОВА: Как у тебя воспоминания странно связаны.
ГОРДЕЕВА: Я об этом не задумывалась раньше, но теперь вижу: да, связаны… Галечка умерла в воскресенье, ее отпевали и хоронили во вторник. А вторник – это на телевидении день, когда приходят все рейтинги: и по Москве, и по России, и ясна картина того, как прошла предыдущая неделя. И вот двадцать первое сентября – грустный солнечный день, какие бывают только ранней осенью. Я, вся опухшая от слез, еду в церковь Косьмы и Дамиана на отпевание. И думаю только о том, что совершенно не представляю, как я, лично я – не фонд, не мы все, не больные дети, не Галечкин муж Валя, – буду жить без Гали. Я корю себя, что у меня не хватило мужества попрощаться с Галей, я не могу себе простить, что не верила, что она может умереть. Я еду за рулем и от слез еле различаю дорогу. И вдруг звонок. Звонит гендиректор НТВ Владимир Кулистиков: “Старуха, привет! Ну я тебя поздравляю! Это было совершенно грандиозно! Это – огромный успех! Ты чувствуешь, что проснулась знаменитой?” – громко и раскатисто говорит Владимир Михайлович в трубку. И я, оторопев, спрашиваю: “Поздравляете – с чем?” Он получил рейтинги “НТВшников”, той программы с дракой, и был на вершине счастья. Его можно было понять. Рейтинги были нечеловечески высокие. Но я вдруг поняла, что это – какая-то не моя жизнь. Что в моей жизни нет ничего главнее, чем то, что Гали больше нет, она умерла. И любой человек, который дышит, как я, как я чувствует, который мой, – для него тоже не может быть ничего важнее Галиной смерти.
Возле церкви толпилась куча народу. Из самых разных областей и сфер жизни. И телевизионщики, и чиновники, и бизнесмены, и администрация президента. Их объединяло горе, которое так подкосило меня. В церкви народу было столько, что не протолкнешься, я осталась где-то у входа. Рассматривала огромный, смешной и немного несуразный зад коня святого Георгия, нарисованного в левом приделе. Потом Валя, Галин муж, расскажет мне, что именно этого смешного коня и именно этого святого Георгия когда-то изобразила Галечка: они с Валей вместе с другими иконописцами-волонтерами расписывали церковь Косьмы и Дамиана.
Похоронили Галю в очень красивом месте, в деревне Ромашково. На холме с видом на церковь. А потом мы все собрались в еще не открытом центре имени Димы Рогачёва.
ХАМАТОВА: Мы смотрели смонтированный тобой короткий фильм про Галю. И я всё думала, как же мы виноваты, что упустили Галечку. Ты знаешь, нельзя сказать, что к этому моменту ее телефон для меня был, как для многих, главным, чуть ли не единственным, по которому я звонила, чтобы спросить: “Что делать?” Наверное, уже нет. У нас уже были другие отношения: мы либо вместе принимали решения, либо я сама принимала решения, либо это Галя мне звонила с вопросом “Что можно сделать?” Но менее стыдно мне не становилось: ведь я, как и все мы, слышала, что у нее болит живот, что у нее есть проблемы, я знала о ее предрасположенности к этому заболеванию по семейной линии и ни разу, вот, Катя, буквально ни разу не допустила мысли, что Галя – не железный человек, что ее организм, хрупкий, тонкий, может не справиться. И не верила до самого конца: мне казалось, что Галя-то, конечно, как-нибудь выкарабкается, она не может нас бросить. Помнишь, как смешно и легкомысленно мы разрисовали с тобой свои беременные животы надписью “Подари жизнь”?
