ХАМАТОВА: Они появились в моей жизни одновременно. Тысяча девятьсот девяносто шестой год. Я – студентка четвертого курса, мы выпускаем спектакль “Дневник Анны Франк”. А Серёжа Бодров – звезда. “Кавказский пленник” и “Брат” уже вышли, Бодров ведет “Взгляд”, и они взапой дружат с Кушнерёвым, бесконечно придумывая новые форматы, новые программы, новые акции во “Взгляде”.
ГОРДЕЕВА: Я застывала перед телевизором в счастливом оцепенении, когда они затеяли во “Взгляде” акцию “Всероссийский Дед Мороз”: Бодров читал в эфире письма, а потом, одевшись Дедом Морозом, выполнял желания людей. Самых несчастных и уже ни на что не надеющихся. Один из сюжетов я до сих пор часто пересматриваю: мальчик написал, что у него есть старший брат, который мечтает играть на трубе в оркестре, но трубы нет, денег на нее нет, и отца у них тоже нет. И Бодров поехал в этот маленький городок, выстроил под окнами дома, где жили пацаны, оркестр. Оркестр играл, парень обалдело смотрел в окно. Ему подарили трубу и приняли в оркестр. Это были какие-то, знаешь, обучающие сюжеты о том, как стать человеком. Я, разумеется, видела только Бодрова, который был в кадре. Я тогда и не знала, что Кушнерёв имеет к этому отношение. Но я уже работала в “Телекомпании ВИД” администратором и слышала эту фамилию в коридорах: Сергей Кушнерёв был художественным руководителем “Взгляда” и главным редактором “Телекомпании ВИД”. Его фамилию люди произносили, выпрямив спину, о его работоспособности и гениальности ходили легенды. Я однажды ехала с ним в лифте. И влюбилась. Но мне с ним познакомиться случая тогда не выпало. Придется ждать много лет, встретить тебя, а ты потом “встретишь” нас с Кушнерёвым.
ХАМАТОВА: Это была фантастическая удача: неожиданная, нежданная и счастливая. К тому времени у меня за плечами только одна картина – “Время танцора”. Но можно сказать, что меня как актрису пока мало кто знает. Меня вызывает Алексей Владимирович Бородин, который обычно с большим скрипом отпускает студентов на съемки, считает это вредным и пошлым. А уж тем более, если, не дай бог, для телевидения. И вот Бородин вызывает меня в кабинет: “Тебя приглашают в программу «Взгляд» познакомиться. Думаю, что это интересно. Надо сходить”, – говорит он. Очевидно, программа “Взгляд” попадала в малочисленную категорию тех, где его студентам появляться приемлемо.
Первая встреча с Кушнерёвым и Бодровым, Катя, длилась часов пять. Я не могла поверить, что только что познакомилась с этими двумя ребятами и уже разговариваю с ними так, словно мы знакомы всю жизнь и ближе друзей у меня нет. Нам как-то сразу стало вместе интересно, по-настоящему интересно. Но краешком сознания я улавливаю, что Бодров со мной общается совсем уж как с ближайшим другом, так, будто у наших отношений есть предыстория: делает какие-то отсылки к моему прошлому, к важным для меня событиям, о которых он и знать-то не мог! Как потом выяснилось, это была Серёжина разводка для Кушнерёва: Бодров, оказывается, ужасно хотел, чтобы у него появилась соведущая. Как он объяснял Кушнерёву, “на всякий случай”. А на самом-то деле он собирался сам снимать кино, хотел из журналистики двигаться дальше. Ну а “Взгляд” – это же прямой эфир. Забытое слово, правда? Из-за этого прямого эфира он был привязан к Москве, к Останкино. Вот он и стал обрабатывать Кушнерёва, чтобы ему нашли замену. Но кандидатуры, которые он предлагал, Кушнерёва не устраивали. И тут Серёжа находит в журнале “ПТЮЧ” мою фотографию и интервью со мной. Не очень понимаю, что его там зацепило, но зацепило настолько, что он притащил журнал Кушнерёву со словами: “Ой, вот вспомнил, это же моя подруга, очень, кстати, хороший человек”. И рассказал Кушнерёву всё, что вычитал в этом интервью. И еще раз подчеркнул: близкая подруга, сто лет знакомы, отличный товарищ, надежный человек, замечательная артистка, профессионал. Представляешь?
ГОРДЕЕВА: А как потом всё это выяснилось?
ХАМАТОВА: Ну, я была, конечно, в некотором ошалении от Серёжиной манеры разговаривать со мной так, будто мы выросли в одном дворе. Но промолчала, тем более что мы передружились с полуслова.
Вскрылось всё, когда Бодрова уже не было. Мы как-то стали с Кушнерёвым вспоминать Серёжу, соединяли факты, перебирали истории. И тут он удивляется: “То есть как это вы до той встречи не были знакомы? Разве вы не дружили? Подожди. У меня другая версия…”
А в тот первый вечер знакомства мы действительно очень быстро спелись. И спились: сначала был выпит один коньяк, потом другой коньяк. И я за один вечер поняла, что у меня есть настоящие друзья. И это – навсегда.
Потом Бодров с Кушнерёвым пришли смотреть спектакль “Анна Франк”. Все на курсе попадали в обморок, потому что сам Бодров был в зале.
ГОРДЕЕВА: Это был, как говорят, легендарный спектакль, главной звездой которого была ты.
ХАМАТОВА: Звездой? Нет, конечно. Понимаешь, театральное образование было так устроено, чтобы ты постоянно чувствовал, что не дотягиваешь, что должен работать, работать и работать. И еще ответственность. Теперь, спустя годы, Алексей Владимирович иногда вдруг говорит в каком-нибудь нашем совместном интервью: “И вошла звезда”. А я могу поклясться чем угодно: за четыре года обучения ни разу я не чувствовала, что я особенная или даже вообще чего-то стою. Больше того, первые два года я была уверена, что хуже всех, поскольку получала бесконечные замечания мастера, недовольного тем, что его требования выполняла плохо или не выполняла совсем.
ГОРДЕЕВА: Но Кушнерёву с Бодровым спектакль понравился. И во “Взгляд” тебя взяли.
ХАМАТОВА: Нет, сначала я была просто гостем программы, к тому, чтобы стать соведущей, мы пришли – точнее, оба Серёжи подвели – постепенно.
Сперва мы просто постоянно встречались: у Серёжи Кушнерёва оказалась прекрасная дача, на которой мы провели неслыханное количество времени. Столько всего там переговорили, столько песен перепели!.. Наша дружба была такого запредельно высокого градуса, о котором читаешь разве что в детских книжках, не особенно веря в правдивость написанного. Но с нами – сбылось. Дружба оказалась на всю жизнь. И даже, как теперь ясно, – больше, дольше… Длиннее, что ли. Никто тогда и представить не мог, что вначале мы потеряем одного Серёжу. А потом уйдет другой. Они как-то не монтировались со смертью.
“Чулпашечка? Чулпашечка… Чулпашечка – она же родной совершенно человек”. Сидим на кухне у Светланы Бодровой уже, наверное, часа четыре. Курим. И уже перестали вскакивать и открывать форточку для каждой сигареты. Кухня в облаке дыма. На Свете черная водолазка. Она делает ее светлую кожу еще светлее, глаза – ярче. И придает разговору какую-то окончательную неслучайность: надо расставить всё по своим местам, записать воспоминания, запечатлеть все истории такими, какими они на самом деле были, из первых рук.
Квартира Бодровой очень живая. И как будто недостроенная. В разговоре выяснится: не как будто, так и есть. Квартиру купили за несколько месяцев до того, как Сергей Бодров улетел снимать фильм “Связной” в Кармадонское ущелье. И пропал без вести. Переезжала Света сюда уже без мужа. С двумя маленькими детьми, Олей и Сашей, на руках. Кое-где ремонт так и не начался. Кое-где – так и не закончился. Но в квартире уютно. На стенах – картины Светы, она рисует. В гостиной портрет Бодрова. Не такой, какие обычно висят в домах погибших. Другой. Как будто папа и муж вышел в магазин и скоро вернется.
