И я, не задумываясь, согласилась с его мнением и решила, что театр “Современник” – это не про меня вообще.
Но Серёжа Гармаш и Юра Степанов (он был нашим партнером во “Времени танцора”) запомнили те мои слова и часто – и во время съемок, и после – звонили мне, изменив голоса: “Здравствуйте, вас беспокоят из театра «Современник», хотим пригласить…” Потом они взяли новую высоту и стали говорить: “Здравствуйте, вас беспокоят из Голливуда, хотим пригласить вас на пробы”. И я несколько раз покупалась, но вскоре перестала, понимая, что это шутка.
На четвертом курсе я снялась в фильме “Страна глухих”, а потом стала работать у Алексея Владимировича в РАМТе. В массовке.
ГОРДЕЕВА: Кого ты играла?
ХАМАТОВА: Никого. Это же массовка.
ГОРДЕЕВА: Но это же – крушение надежд. Разве человек может поступать в ГИТИС, имея в виду, что он проведет жизнь в массовке?
ХАМАТОВА: Ты, Катя, не понимаешь, наверное. Когда человеку бесконечно нравится что-то делать, то ему не важно, где он это делает: в массовке или в главных ролях. Правда. Но это была не только массовка: я играла у Леонида Трушкина в антрепризе, я играла в “Театре Луны” какие-то более или менее главные роли в детских спектаклях. У Трушкина я сыграла в спектакле “Поза эмигранта”, заменив ждавшую ребенка Анжелику Варум. В этом спектакле моими партнерами были Ольга Волкова, Любовь Полищук, Людмила Гурченко, Вера Алентова, Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Лариса Голубкина и Женя Симонова. А потом в антрепризе у Трушкина забеременела другая актриса, и меня ввели в еще один спектакль. Но параллельно я с радостью и упоением играла в массовке в спектаклях “Сон в летнюю ночь” и “Приключения Тома Сойера”.
ГОРДЕЕВА: Кого?
ХАМАТОВА: Никого. Какую-то девочку из хора. Затем меня ввели в массовку в “Капитанской дочке”, и я радостно бегала с “народом”. А потом доверили в спектакле “Маленький лорд Фаунтлерой” роль Хромого Мальчика, Который Должен Был Один Раз За Спектакль Пройти По Заднему Плану. Но однажды ко мне в Москву приехали друзья из Казани, и мы прекрасно провели время в уже родном для меня, но им совсем незнакомом городе Москве. Я при этом была абсолютно уверена, что у меня – свободный день. Мы гуляли и по Тверской, и по Красной площади, по бульварам и по тогдашней стройке Храма Христа Спасителя. Гуляли и гуляли до позднего вечера. А вернувшись домой, я на автоответчике услышала сообщение, что пропустила спектакль.
ГОРДЕЕВА: Ты забыла про спектакль?!
ХАМАТОВА: Нет. Я просто про него не знала. О том, что у меня в этот вечер спектакль, меня не предупредили. Это была интрига одной артистки, моей, кстати, однокурсницы, у которой был роман с артистом театра, а она считала, что у меня с ним тоже роман, хотя ничего такого не было.
ГОРДЕЕВА: О! Театр, интриги!
ХАМАТОВА: Слушай, я всегда старалась и стараюсь жить так, чтобы меня это максимально не касалось. Но тогда всё сложилось действительно по “театральной” схеме: та артистка дружила с завтруппой, и они, видимо, договорились и специально меня не предупредили. Обычно завтруппой за час до спектакля проверяет, пришли ли все артисты, а если за полчаса до спектакля артиста нет, – бьет тревогу. Ничего этого не случилось – я просто постфактум получила сообщение, что чуть ли не сорвала спектакль. Тогда я пошла к Алексею Владимировичу Бородину и сказала: видимо, как-то не получается играть массовку, я боюсь вас подвести и… ухожу из театра.
ГОРДЕЕВА: И ты осталась без театра?
ХАМАТОВА: Я не очутилась на краю финансовой пропасти, если ты об этом: в антрепризе мне платили за один спектакль столько, сколько я получала за три месяца работы в массовке в РАМТе. Кроме того, у меня был еще вариант – Театр на Таганке, куда я показывалась и куда меня, теоретически, брали. Но момент моего увольнения совпал с началом съемок в “Лунном папе”. Так что, уволившись, я спокойно поехала сниматься. Во время съемок случилась война в Таджикистане, прямо с которой я попала во “Взгляд” к Бодрову. И меня – помнишь, я рассказывала? – увидела в передаче Галина Борисовна Волчек. На следующий же день мне позвонила Женя Кузнецова, завлит “Современника”: “Здравствуйте, вас беспокоят из театра «Современник»”. “О, – думаю я, – Гармаш со Степановым прознали, что я в Москве”. Отвечаю: “Идите на хуй”. И кладу трубку. Она второй раз звонит. А я опять говорю: “Передайте Гармашу и Степанову большой привет и все вместе идите на хуй”. Это счастье, что Женя Кузнецова, получив задание от Галины Борисовны, не сдалась и перезвонила в третий раз. И сказала твердым голосом: “Пожалуйста, выслушайте меня. Рядом со мной сидит Галина Борисовна Волчек и действительно хочет с вами встретиться”. Я думаю: “Ну, третий-то раз шутить как-то уже не смешно. Да и не в почерке Гармаша и Степанова такие самоповторы”. И отвечаю: “А я не могу, у меня съемки в Таджикистане. Буквально через два часа я улетаю”. Тогда Женя тем же твердым голосом: “Хорошо, приходите после возвращения, когда сможете. Мы будем вас ждать”.
Через месяц или даже два у меня и моего друга, замечательного артиста Мераба Нинидзе, совпадают выходные в “Лунном папе”, мы берем билеты и летим в Москву. О, какой это был перелет! Самолет летел ночью, а в небе шел настоящий звездный дождь. И вот мы сидим с Мерабом, вжавшись лицами в иллюминатор, и смотрим, как в темном-темном небе падают звезды. Я тогда вызвала стюардессу и попросила разбудить всех пассажиров, чтобы они увидели эту невероятную красоту.
ГОРДЕЕВА: Разбудила?
ХАМАТОВА: Нет, стюардесса не стала никого будить, к сожалению. Нашего запала она не оценила, увы. Мы с Мерабом прилетели и прямо с самолета пошли гулять по Москве: падал хлопьями снег, было как-то сонно-тихо, невероятно. Пришли на Чистые пруды, к “Современнику”. Мераб уселся в коридоре, я зашла в кабинет Галины Борисовны, не совсем понимая, что происходит. А она мне говорит: “Я не знаю, какая ты актриса, хорошая или плохая, но я хочу, чтобы ты сыграла главную роль в одном спектакле. Я тебя видела в интервью у Бодрова, ты мне подходишь. Завтра репетиция”. Я в панике: “Завтра не могу, улетаю обратно в Таджикистан”.
До этого из-за съемок в фильме “Лунный папа” я уже отказалась от участия в спектакле Питера Штайна. Это – второй отказ. Я понимаю, что вся моя театральная карьера летит в тартарары, я бесславно закончу дни в этом Таджикистане, так нигде и не сыграв ничего сто́ящего, и никакой главной роли и никакого “Современника” в моей жизни не будет никогда.
ГОРДЕЕВА: Сколько времени ты провела в Таджикистане?
ХАМАТОВА: Девять месяцев, Катя.
ГОРДЕЕВА: Так долго потому, что сложная картина?
ХАМАТОВА: Нет. Потому, что Бахтик, Бахтиёр Худойназаров – гений. И то, как он снимал “Лунного папу”, – это гениальная история, она очень про Бахтика. Такое счастье, что я туда попала, что я это всё с ним пережила. Но это я только сейчас понимаю. А тогда я просто записывала, что с нами происходит, чтобы не забыть. Ну и еще чтобы не сойти с ума.
