Часть I - Катастрофа
Мир вернулся мгновенно. Только что человек
лежал во тьме, безмолвии, полном отсутствии ощущений – и вдруг кто-то словно
сорвал завесу с его глаз и врубил звук на полную громкость.
Только вот беда – краски мира были слишком
яркими, били по глазам до боли. Он страдальчески зажмурился при виде
надвигающегося на него уродливого, огромного, глянцево-розового лица.
– О! Привет! Вот так молодец! –
проревело лицо, и человек слабо шевельнул руками, пытаясь зажать уши.
Но у него ничего не вышло. Руки, чудилось,
были прикованы к чему-то. Он чуть приоткрыл веки, скользнул взглядом. О
господи… они до локтя обмотаны бинтами, вместо кистей образовалось нечто вроде
боксерских перчаток!
– Что у меня с руками?
Голос был странным, завывающим каким-то. Обыкновенная
фраза прозвучала как нечто слитное:
– Чтоумеуняусруука-ами?
– Мяу-мяу? – хихикнуло розовое
лицо. – Кто сказал мяу?
Человек нервно сглотнул, не в силах справиться
со страхом, внезапно охватившим его. Лицо мигом перестало насмешливо кривиться.
– Не волнуйтесь, – сказало оно
спокойно, и голос больше не рвал слух. – С вашими руками все в порядке. Вы
их немножко обожгли, когда… Ну, словом, обожглись вы. Сломали два ребра, на
подбородок пришлось наложить швы, к тому же у вас нехилое сотрясение мозга, а в
общем-то можно сказать, что вы отделались легким испугом.
Человек смотрел на лицо, которое уже не
казалось огромным и страшным. Обычное лицо – довольно молодое, толстощекое, со
светлыми бровями и ресницами. Над широким, умным лбом щетинился русый ежик, на
котором криво сидел белый колпак. И одежда на этом незнакомце белая. Доктор,
что ли?
– Я в больнице?
– Ну да, – кивнул незнакомец. –
В Пятой градской, в травматологии. Пятая как раз дежурила по «Скорой», когда
вас привезли.
– Не понял, – осторожно сказал человек.
– А что тут понимать? Повезло вам
уникально, вот и все. Как раз когда ваш «Форд» воткнулся в тот злокозненный
джип, мимо проезжала «Скорая». По заказу одного очень не бедного мужичка
транспортировали из Чкаловска в Нижний, в наше ГИТО, его дочку. Девочка поехала
навестить бабушку с дедушкой, да поломалась, катаясь на велосипеде. А у «Скорой
помощи», оказывается, есть теперь такой вид услуг: транспортировка больных по
области. Приехали они в Чкаловск, положили девулю на носилки и отправились в
обратный путь. А тут вы. А тут джип. Вам за этого парня со «Скорой» надо свечку
в церкви поставить. Если бы не он, вы бы, может быть, дуба дали там, на шоссе.
Больной утомленно опустил веки.
Словоохотливость доктора раздражала его неимоверно! Может быть, если так
полежать, с закрытыми глазами, он поймет, что больному нехорошо, и удалится
восвояси? При этом желательно бы на цыпочках…
Но звука удаляющихся шагов почему-то не было
слышно. Зато послышался какой-то ритмичный и довольно громкий стук.
Больной сердито открыл глаза: доктор никуда не
делся – напротив, наклонился к нему еще ниже и задумчиво вглядывался, зачем-то
стуча карандашом по своим крупным и очень белым зубам.
– Вы что? – раздраженно спросил
больной. – Я спать хочу.
– Ага, – покладисто согласился доктор. –
Сейчас поспите. Только пульсик вам посчитаем – и все.
Так как руки больного были забинтованы до
локтей, доктор осторожно приложил свои толстые, теплые пальцы к вене на его
шее, завел сосредоточенно глаза, но быстро опустил руку:
– Ну, терпимо. Ровненько все, наполнение
нормальное. Хорошо быть молодым, правда, Антон Антонович? Все заживает как на
собаке.
Больной настороженно повел глазами влево,
вправо… Никого. Да и смотрит доктор прямо на него, ошибки быть не может.
Сердце сильно забилось. Да, теперь его
«пульсик» не показался бы доктору ровненьким!
– Как вы меня назвали? – спросил он
настороженно.
Ему показалось или в светло-карих, даже
немножко рыжеватых глазах доктора мелькнуло замешательство? Но голос его звучал
невозмутимо:
– Антоном Антоновичем. А что? Вам
перестало нравиться ваше имя?
Больной растерянно водил глазами по стенам, по
белой ширме в углу, по завешенному белыми шторами окну. Он, безусловно, первый
раз в жизни оказался в этой больничной палате и впервые видит рыжеглазого
доктора. Однако воспринял все окружающее как нечто само собой разумеющееся. И
даже забинтованные руки как-то не очень удивили. И даже слова о какой-то аварии
на шоссе. Что-то такое забрезжило в памяти: скрип тормозов, звон разбитого
стекла, грохот, огонь… И крики, крики – жуткие, душераздирающие!
Забинтованные руки нервно дернулись. Нет, не
думать об этом! Слишком страшно!
Да, страшно. Но куда страшнее та зияющая
пустота, которая образовалась в памяти при звуке этого имени – Антон Антонович.
– Антон Антонович, – повторил он,
осторожно перекатывая во рту округлые звуки. – А дальше? Фамилия как?
– Чья фамилия? – осведомился доктор.
– Ну… – Он чуть не сказал: «Его,
Антона Антоновича!» Но в последний миг спохватился и неловко выговорил: – Моя.
– Ваша фамилия Дебрский, – сообщил
доктор. – А.А. Дебрский.
Дебрский?! Чего только люди не придумают!
– Извините за дурацкий вопрос, –
больной смущенно хихикнул. – А вы в этом уверены?
– В чем, позвольте спросить?
– Ну, в этом… насчет А.А. Дебрского.
– Вполне. А вы, – осторожно
проговорил доктор, – надо полагать, не очень? Может быть, есть другие
варианты?
Больной напряженно свел брови. У него заломило
лоб от усилий вспомнить, однако в голове по-прежнему было темно и пусто. Доктор
начал нетерпеливо стучать карандашом по зубам, и пришлось признаться:
– Вариантов нет. Но почему-то есть
ощущение, что я никакой не Дебрский и совсем не Антон.
