Он согнулся под тяжестью внезапно
навалившегося раскаяния перед этим человеком, который причинял всем только зло.
Легко судить живых! Но что он знает о смерти, которую видел не раз? Видел, но
ничего в ней не понимал. А если и правда невозможно подняться в те выси и
опуститься в те бездны без одного короткого «прости»?
Он торопливо проговорил, готовый сейчас на что
угодно, только бы не чувствовать потом своей вины перед умирающим:
– Нина простит. Я знаю, что нужно
сделать! Ты ей скажи: «Это был я. Тогда, в машине, был я!» Все, больше ничего.
– Что? – слабо выдохнул
Антон. – Не помню… не понимаю…
– Неважно. Зато она тебя простит.
И Николай выскочил из палаты, понесся по
коридору к двум фигурам, замершим у окна. Константин Сергеевич сидел на стуле,
а Нина, завидев его, соскочила с подоконника, стиснула руки:
– Что? Ну что он?
– Скорее иди к нему. Может,
успеешь, – хрипло сказал Николай и отвернулся, чтобы не видеть ее внезапно
побледневшего лица.
Но шаги он слышал, удаляющиеся шаги… уходящие.
Она сперва шла медленно, потом побежала.
Николай оперся о подоконник и приткнулся лбом
к стеклу. До него только сейчас начало доходить, что же он сделал. Сам. Своими
руками отдал этому… ну и дурак!
– О господи, – прошелестел рядом
Бармин. – Может, и мне к нему пойти?
– Не надо. Он хотел видеть только ее.
– О господи! Вот несчастье, а? Я тут Нине
говорил недавно: в старину верили, будто есть такая болезнь, напущенная на
людей дьяволом, – полуночный лихач. Что Антон, что Инна – они были
одержимы этой порчей! Деньги… – Он издал какой-то странный звук, словно бы
сдавленное рыдание. – Будь они неладны! Отказаться, что ли, от этого паршивого
наследства?
Николай отклеился от стекла, взглянул на
старика с надеждой.
Тот отвел глаза:
– Но, с другой стороны, сколько можно
было бы сделать на них, правда? Школу отремонтировать. Открыть музей
исторической живописи. Но сначала поставить памятник солдату… – Он
перекрестился.
– Да, – уныло вымолвил
Николай. – Конечно.
В конце коридора открылась дверь. Вышла Нина.
Бармин встал.
Нина подошла, кивнула, не поднимая глаз.
Бармин опять перекрестился. Николай тоже.
– Царство небесное, – пробормотал
Константин Сергеевич. – Господи, прими душу раба… – Он махнул рукой и
пошел к реанимации: – Попрощаюсь. И спрошу, как нам с ним теперь.
Нина молча смотрела в окно. Лицо у нее было –
как снег. Такое же белое и такое же холодное.
– Он успел… – начал Николай, но осекся. –
Ты его простила?
Она кивнула.
– Я пойду, побуду с Константином
Сергеевичем, – с трудом выдавил Николай. – Вдруг ему станет плохо или
что-нибудь еще.
– Погоди, – сказала Нина, не
поворачиваясь и все так же пристально глядя в окно. – Погоди. Значит, это
ты был тогда?
– Почему? – глупо спросил Николай,
не соображая, что говорит, и даже не слыша своего голоса.
– Ну, понимаешь… – Она
вздохнула. – О том случае знали только двое, я и… Но это не мог быть
Антон. Ведь все случилось в тот вечер, когда Инна уехала в Москву. А уехала она
вместе с Антоном. Так что… это был ты, правда же?
– Ну да.
– А почему раньше не сказал?
– Боялся.
– Чего? – Она наконец-то поглядела
на Николая.
– Боялся, что ты все забыла. И спросишь:
кто, мол? Где? Когда?
Нина слабо улыбнулась:
– Да нет, я не забыла. А ты меня когда
узнал?
– Почти сразу. Ну, в смысле, сразу после
того… вечера. Я тебя искал.
Николай сунул руки в карманы: почему-то ужасно
глупым казалось каждое слово.
– Ты ведь жила в Первом микрорайоне, а
это практически рядом с Лапшихой. Ходил, смотрел… увидел. Я мимо тебя сто раз
проходил, а ты меня даже не замечала. Ну, думаю, ничего себе… Ну и не надо,
думаю. И уехал на Дальний Восток. Меня друг сманил. Хорошие края… Потом
вернулся, но тебя никак не мог встретить. Долго. И вдруг встретил – с девочкой.
Ей было как раз столько лет, сколько бы… – Он прокашлялся. – Думал,
моя дочь. Потом увидел рядом с тобой мужчину и понял, что ты вышла замуж. Ну и
решил, зачем я буду лезть?
– Понятно. – Нина опять уставилась в
окно. – Интересно, правда?
– Да уж…
– Слушай, – она осторожно поцарапала
его рукав, – сейчас дед вернется, и мы поедем в Карабасиху за Лапкой. Ты
не мог бы… я не хочу возвращаться в ту квартиру. Я ее теперь боюсь. Можно, мы у
тебя немножко поживем, пока я квартиру не продам и не найду что-то другое?
Николай резко перевел дыхание.
– Да. Да. Только, если ты не против, я
тоже поеду с вами в Карабасиху. Эта дорога, понимаешь…
– Хорошо. Возьмем такси и поедем.
– Не надо такси. У нас с братом есть
машина на двоих, ничего, денек он как-нибудь обойдется. Конечно, там не бог
весть что, старенький такой белый «москвичок», довольно облезлый, но еще очень
быстро бегает.
Нина смотрела на него изумленными глазами.
– Ты что? – спросил Николай.
Она медленно качала головой:
– «Москвичок»? Белый? Тот самый?..
– Ну да.
– Нет, знаешь ли, – сердито сказала
Нина. – Мы его у твоего брата выкупим. Это все-таки семейная реликвия, а
не что-нибудь… а не так себе!
Она решительно пошла по коридору, но вдруг
оглянулась:
– Да, кстати! Я давно хотела спросить,
еще в первый вечер у тебя дома… Как назывались сигареты, которые ты тогда
курил?
