Забавно, забавно… Лапка родилась в марте
92-го. То безумное автомобильное приключение произошло у Нины в августе 91-го.
Причем, что характерно, незнакомец почему-то не воспользовался предложенным
средством спасения. Это Нина четко поняла, несмотря на свою неопытность.
Наверное, забыл. Так сказать, увлекся. И выходит, если бы Нина тогда, как
принято выражаться, подзалетела, то ребенок родился бы именно в марте. Но она
не подзалетела и никто у нее не родился. А интересно, она и вправду решилась бы
родить? В двадцать лет, одна, без мужа… Что характерно, у нее и мысли не было
разыскивать того парня, она эту Лапшиху обходила как зачумленную, благо не
возникало никакой необходимости там бывать. И на вокзал долгое время носа не
совала. Да, впрочем, наверняка он ее и не узнал бы, ведь она тоже его не
помнила. Так, некий общий абрис и запах табака – такой своеобразный, не как у
всех. Потом ее еще долго начинало колотить только при намеке на этот запах! К
счастью, такие сигареты или папиросы, видимо, не пользовались большой
популярностью. Может, это вообще была какая-нибудь архаическая «Герцеговина
Флор», что бы ни означало это название, которое почему-то безумно нравилось Нине.
Ну так вот, беременность. Вернее, ее
отсутствие. Хоть в романах барышни сплошь и рядом беременеют с самого первого
раза, на самом-то деле это не так просто осуществить. Вот и у Нины все
обошлось. А поскольку до сих пор «обходилось» и с Антоном, скорее всего, что-то
у нее с этим делом не в порядке. Именно у нее, потому что Антон ведь родил
когда-то Лапку. Нет, Нина, конечно, не проверялась, это же какая жуть,
услышать, вы, мол, дамочка, бесплодны! Лучше уж ничего такого не знать о себе.
То есть она, значит, тогда, в «Москвиче», не
рисковала. А ведь родители, пожалуй, ничего не имели бы против ее беременности…
Особенно мама, которая как-то очень уж сильно, почти до истерики, хотела
внуков. Чувствовала, наверное, что так и не судьба им с отцом будет порадоваться,
понянчиться…
Нина иногда задумывалась, а что было бы, если
б она все же родила? Может быть, родители не отправились бы в тот роковой день
навещать знакомых в Толоконцеве, не попали бы в жуткую аварию на Волжском
мосту, после которой осталось девять трупов, и их трупы – в том числе? Нина не
поехала с ними потому, что сильно простудилась накануне, и еще долго, долго
потом чувствовала себя виноватой за эту простуду, за то, что не погибла с ними,
что не зачала ребенка, который мог бы спасти ее родителям жизнь…
Глупости все это, конечно. Что у человека
написано на роду, того не избежать. Странно только думать, что и поспешная
любовь в «Москвиче», и встреча с Антоном в переполненном 61-м автобусе, и Лапка
с ее теплыми и такими цепкими лапками, и теперешняя Нинина жизнь – все было
заранее написано у нее на каком-то там роду! И этот почему-то заглохший мотор –
тоже? Забавно!
Она откинулась на спинку, стараясь устроить
голову поудобнее. Спать хочется. Не подремать ли, пока Инна там ковыряется в
моторе? Она же упорная, как бес, пока не вывернет все наизнанку и не докопается
до причины, не успокоится! И лучше не соваться ей под горячую руку. Правда, что
ли, вздремнуть?
Это было ее последней связной мыслью.
Когда Нина открыла глаза, вокруг брезжила
какая-то бледная серость. Потребовалось время, чтобы понять: это занимается
утро. Тело все затекло, и Нина не сдержала стона, поднимая голову. Шея болела,
как при хорошем накате остеохондроза. Бог ты мой, да неужели она так и проспала
ночь на заднем сиденье автомобиля? А вот и Лапка, свернувшаяся в крошечный
клубочек. И Инна сонно шевелится на переднем сиденье.
– Привет! Так и не завелась машина?
– Завелась! – сообщила Инна
изумленно. – Я потом нашла – там всего-навсего на аккумуляторе какой-то
контакт отошел, а я даже и не подозревала… Нет, подожди. Но я же села за руль,
вон, даже ключ вставила. Что за мистика? Ой, башка болит, не могу!
– И у меня. – Нина сосредоточенно
разминала шею, гадая, разбудить Лапку или нет.
Ладно уж, пусть спит. А то начнет канючить,
что замерзла, что хочет кушать. Не всухомятку же ее кормить. Вот доедем – тогда
уж… А пока не худо бы выпить чайку.
– Ин, где термос?
– Что? Вот он. Только я весь чай ночью
допила. Вы тут обе храпели, я села за руль, да, теперь помню, как это было:
села за руль, сунула ключ в стояк, а потом почувствовала, что замерзла, и
решила чайку попить. Еще помню, как пила… И вырубилась! Ты туда, случаем,
никакого снотворного не подсыпала?
– По-моему, это ты заваривала чай, –
хмыкнула Нина, зябко обхватывая себя за плечи. – Так что, если кто что
подсыпал, только ты! Слушай, может, мы уже поедем, а? Я так замерзла, что
просто в печку раскаленную готова залезть!
– Ее еще надо затопить! – Инна
завела мотор, и застоявшаяся «Лада» медленно, будто ленивая лошадь, тронулась с
места.
А деревня уже не спала. Курились дымки над
крышами, коровы вразброд тащились по улице в сопровождении небольшого
замурзанного мужичка с дочерна загорелым лицом – деревенского пастуха. В руках
у него был экзотический бич, которым пастух то и дело грозно щелкал, вздымая
пыль с обочин. Шатучие коровы проникались дисциплиной и выравнивали строй, ну а
тех, кто не слушался, молча, зло хватали за задние ноги две собаки, по виду
типичные дворняжки, но с выучкой, которой позавидовала бы и настоящая
сторожевая.
«Лада» осторожно ползла по обочине, пытаясь
обогнать стадо. Собаки, против ожидания, не норовили вцепиться в колесо, а
вежливо сторонились.
– Ну, приехали! – облегченно
вздохнула Инна – и вдруг нажала на тормоз так резко, что Нину бросило вперед, а
Лапка покатилась с сиденья, вскинулась переполошенно и захныкала…
Нина подхватила ее на руки и прижала к себе,
тупо глядя вперед, где за поломанным, вдавленным в землю забором (она помнила
его аккуратненьким, свежевыкрашенным!), среди обгорелых деревьев чернела
воронка, заваленная обугленными обломками.
– Что это? – тихо спросила Инна
неизвестно кого и медленно вылезла из машины.
Соседний дом отстоял от сгоревшего на
приличном расстоянии, однако и там обуглились на деревьях листья, на чисто
выбеленных стенах появились черные разводы копоти. Горело, судя по всему,
изрядно. И только сейчас Нина заметила, что в соседском доме выбиты стекла, а
оконницы забиты где фанерой, где подушками со стороны комнат.
Да что здесь случилось, взрыв какой-то, что
ли?!
Лапка, видимо, еще не совсем проснулась,
потому что, пригревшись в Нининых объятиях, снова задремала. И Нина так и
сидела в машине, прижимая девочку к себе и таращась в окно на эти руины.
