– Любочка, – усмехнулся он, –
золотце мое, а где были твои понятия о справедливости, когда мы ночью выпивали
с Родей разные коктейли с экзотическими названиями типа «Секс на пляже»,
«Черный дьявол» или «Глубинная бомба»? И кушали какое-то обалденное копченое
мяско? И конфеты из большой коробки? И слушали анекдоты про «новых русских»?
– Ну, а чего бы ты хотел? Чтобы я так
прямо ему и сказала, что о нем думаю? Во-первых, мы были у него в гостях,
неудобно все-таки, а во-вторых, он бы меня сразу зарезал!
– Детка, – вздохнул Николай, –
ну что ты несешь?! Тебя зарезал, потом нас с Витьком как свидетелей, да? И
сложил в полиэтиленовые пакеты, и выбросил на помойку. А машину нашу поджег бы.
Так, что ли? Ладно, кончай глупости городить. Это у тебя с недосыпу. Сейчас
пойдешь домой, выспишься – и будешь вспоминать сегодняшнюю ночь, как
замечательный эпизод своей славной трудовой биографии.
Лицо Любы не утратило печального выражения.
– Я-то пойду домой, – сказала она
так уныло, словно до родного дома ей предстояло, самое малое, тащиться пешком в
центр Сормова, а не пройти всего один квартал. – Я-то пойду, а вот ты…
– А что со мной? – озадачился
Николай. – Да не стой с таким видом, будто меня понесут на носилках ногами
вперед!
Наконец-то Люба прыснула. И вид у нее теперь
был радостный-прерадостный, хотя новость Николаю она сообщила
отвратительную-преотвратительную:
– Белинский не вышел! Позвонил, что
камень в почке зашевелился, к нему ночью «Скорую» вызывали, ты представляешь?!
Белинский (не Виссарион Григорьевич, занудный
критик XIX века, а отличный кардиолог Вениамин Петрович, старинный
друг-приятель Николая) должен был заступить на смену сегодня в восемь утра. Его
болезнь означала только одно: сейчас появится главврач Александр Викторович,
розовощекий здоровяк, и, сияя голливудской улыбкой, начнет бить Николая по
плечу увесистой ручищей и басить:
– Ну, Колька, ну, куда ж деваться? На
кого ж ты нас покинешь? Ничего, потом денек к отпуску получишь. А как на войне,
к примеру, там же вообще круглыми сутками под огнем приходилось, и ничего?!
Учитывая, что Александр Викторович в
мединституте учился всего на два курса старше Николая (они даже неоднократно
выпивали в тесной компании в общаге!), его воспоминания о войне имели большую
историческую ценность. Да, впрочем, какая разница, что он скажет? Факт
оставался неизменным: Николаю придется заступить на смену и работать до тех пор,
пока не вызовут следующего дежурного врача, которому выходить по графику только
завтра. Но он мог бы поспорить на все эти бывшие нумера вместе с конюшнями, что
сменщика не найдут, потому что он сегодня подрабатывает в своем Автозаводском
районе – тоже на «Скорой», только линейным врачом. То есть, хочешь не хочешь,
придется отдежурить вторые сутки – практически без сна, ибо если обычной ночью
удается прихватить часок-другой-третий-четвертый, то нынешняя ночь из-за Родика
Печерского выдалась напряженной… и это еще мягко сказано.
– 508-я, – сказал в это время
динамик, – 508-я, на выезд попрошу. Помощь надо оказать в
кожвендиспансере, там больному плохо с сердцем.
– Господи, – с подвывом зевнул
Николай, – что, у них своих врачей нет? «Курьерчик», дорогой, сделай вызов
подальше, в Зеленый город, что ли, может, посплю по дороге!
Однако всю первую половину дня пришлось
мотаться по центру и поспать не удалось. К тому же Витек, парень, безусловно,
хороший, но с языком без единой, самомалейшей косточки, уже успел растрезвонить
о ночном приключении каждому встречному-поперечному, и бригада Белинского, в
которую естественно влился Николай, тотчас же одолела его вопросами.
Строго говоря, одолевал в основном шофер дядя
Саша, а фельдшер Палкин сидел молча, поджимал губы и косился на Николая
брезгливым взором праведника, нос к носу столкнувшегося с грехом, изредка
ворча:
– Жаль, меня там не было, я бы этим
браткам… они бы у меня получили по сопатке! Ишь, расплодились, элементы!
Вообще-то, никакой он был не Палкин, а Паша Вторушин,
и раньше работал на центральной станции в бригаде «психов», то есть
психотерапевтов, выезжавших на всяческие нервные патологии. А там, конечно,
своя, особая специфика работы. Приходится порою и силу применять, буквально на
пинках «вынося» больного в карету. И некий нервный субъект однажды так обиделся
на Пашин чрезмерно фамильярный тычок, что набросился на него и изодрал в кровь
лицо, а также влепил чувствительный удар в нижнюю часть тела. Паше даже на
больничном пришлось какое-то время провести! И тогда он завел себе резиновую
милицейскую дубинку. Просто так, на всякий случай. Однако ему настрого
запрещалось брать ее в квартиры к больным, и палка просто лежала себе под
носилками в салоне «Скорой». Иногда Паша даже забывал ее забирать домой, и палка
так и путешествовала с разными сменами, сделавшись чем-то вроде театрального
реквизита. Но, как говорится, если ружье на сцене висит, значит, оно непременно
должно выстрелить… Настала и палкина очередь. Как-то раз нарк, выведенный из
комы, чрезмерно возбудился и врезал фельдшеру в глаз. Не говоря ни слова, Паша
выбежал из квартиры, спустился к машине, достал из-под сиденья залежавшийся
реквизит и, воротясь, несколько раз ударно врезал нарку. Все так же молча и
деловито, как исполнял любую работу. В результате нарка снова пришлось выводить
из комы, а Паша, переведенный с центральной станции в районную, отныне звался
только Палкиным. Впрочем, бог с ним, его частная жизнь в данном случае особой
роли не играет.
Николай сначала отнекивался, отмахивался от
дяди-Сашиного любопытства, а потом сам увлекся воспоминаниями, потому что такая
история, в какую он попал ночью, случается далеко не с каждым.
Родик Печерский являлся отнюдь не святым
мучеником или божиим угодником, как можно было предположить по его прозвищу. Оно
проистекало оттого, что Родик был первым авторитетом в Верхних Печерах –
огромном районе! – и считался одним из криминальных отцов города. Отмотав
на нарах в общей сложности такое количество лет, что иные человеческие жизни
короче, он теперь по мере сил старался соблюдать корректные отношения с
законом. Это ценилось блюстителями оного, тем более что за Родиком стояли
слишком серьезные авторитеты, чтобы с ними не считаться. Но, как говорится,
силен бес: и горами качает, а уж людьми, что вениками, трясет. И не иначе как
по наущению этого самого беса задержал Родика молоденький инспектор ГИБДД за
незначительное дорожно-транспортное происшествие: джип Печерского маленько не
поделил перекресток с черной «Волгой».
