– Ёлки-палки! – воскликнул Николай. –
Извини, Паша, это к тебе не относится. Что ж это я горожу, какой второй
подъезд? 104-я ведь в третьем, на восьмом этаже.
Они торопливо вышли на улицу и перебежали в
соседний подъезд.
В это время шофер дядя Саша, который
пользовался каждой свободной минутой, чтобы почитать культового детективщика
Бушкова, уронил под сиденье очки и, кряхтя, доставал их, поэтому не видел
нового маневра Николая и Палкина. Он поднял очки, протер их, водрузил на нос и
с головой ухнул в «След пираньи».
Неизвестно, сколько прошло времени, дядя Саша
совершенно потерял связь с реальностью, когда в стекло кто-то деликатно
стукнул.
Дядя Саша с подавленным проклятием выглянул.
– Здрасьте, – сказал белобрысый
бледный парень с приплюснутым носом. – Это к кому «Скорая»?
– А ты что за спрос? – прищурился
дядя Саша. – Или заболел?
– Я – нет, – энергично замотал
головой белобрысый. – Но батя у нас хворый, мы с братиком и волнуемся: не
к нам ли?
Дядя Саша поглядел на «братика». Правда, парни
похожи, этот тоже белобрысый и бледный, только чуть постарше, поугрюмей. И
какой странный шрам на виске! Культовый детективщик непременно предположил бы,
что здесь имел место контрольный выстрел, однако череп парня оказался настолько
крепок, что пуля прошла по касательной, и может даже, убила рикошетом самого
киллера.
– Вы из второго подъезда, что ли? –
спросил дядя Саша. – С которого этажа?
– А, так вы во второй подъезд
приехали! – хором сказали братики. – Ну, тогда точно не к нам!
Они отошли, и дядя Саша мгновенно забыл о них,
потому что «пиранья» Мазур в очередной раз обводил вокруг пальца каких-то
гадов, и оторваться от этого процесса было совершенно невозможно.
– …Полотенцем лицо ему прикройте, –
велел Николай, и женщина в ужасе стиснула руки на груди:
– Полотенцем?! Что вы, господи, он ведь
еще жив!
Николай завел глаза:
– Не то слово. И все показания к тому,
что будет жить долго. Но если мы хотим довезти вашего мужа до больницы, не
причинив ему ненужных страданий, надо сделать маленькую заморозку болевого
участка. Это всего-навсего безвредный, бесполезный, зато хорошо отвлекающий
хлорэтил. – Он продемонстрировал ампулу, а потом обрызгал бесцветной
жидкостью грудь больного, в то время как Палкин полотенчиком прикрывал ему лицо
и глаза. – Всего-то и делов.
– А-а, ну понятно… – Жена больного
пыталась извиняюще улыбнуться. – Я не знала. Феля, Феля, ты как?
Ее неподвижно лежащий муж чуть приоткрыл
заплывшие веки:
– Ничего, лучше… Может, не надо в
больницу?
– А почему? – Николай, присев к
столу, рассматривал кардиограмму, отмечая карандашом интервалы. – Вполне
может быть, что вас завтра и отпустят, если все в норму придет. Даже если нет –
полежите денька три, какие проблемы? А то жена ваша вон как напугалась, да и
собачка…
– Тэффи… – По лицу больного
скользнуло подобие улыбки: – Умная… она такая умная…
– Точно! – лицемерно согласился
Николай.
Палкин поджал губы. Наверное, он подумал о том
же, о чем и Николай: назвать черную собачку Тэффи умной мог только человек с
помрачившимся сознанием. Не исключено, что именно она своим умом и довела
хозяина до инфаркта. Во всяком случае, у Николая, который собак любил и
вообще-то не боялся, чуть у самого не сделалось плохо с сердцем, когда из
глубины квартиры к ним вдруг понеслось черное косматое чудище с оскаленной
пастью, оглашая воздух диким лаем.
Палкин замахнулся носилками, а у Николая
ничего не было, кроме чемоданчика с лекарствами, и он уже готовился взять
собачку на прием, когда выяснилось, что у нее просто такая манера здороваться.
В два счета их с Палкиным щеки оказались щедро облизанными, а потом псина унеслась
выражать свое сочувствие больному хозяину: положила ему лапы на грудь и
принялась радостно тявкать прямо в лицо.
– Заприте ее где-нибудь, – велел
Николай хозяйке, вытираясь рукавом и утешая себя воспоминанием о целебных
свойствах собачьей слюны: вчера, собираясь на дежурство, он порезался при
бритье, может, заживет порез-то…
– Да вы что? – ахнула властная дама
по имени Виктория Павловна. – Она так любит хозяина, она выражает ему
сочувствие, она его исцеляет, у нее такая светлая аура!
Пожалуй, лавры победителя над Феликсом
Ивановичем Тэффи вполне могла разделить с его женой… Николай всего этого
гималайского бреда на дух не выносил, но даме с фанатично пылающими глазами
ничего не сказал, а только повернулся к Палкину и велел немедля колоть больному
трамал, анальгин, димедрол и дроперидол. Тут уж волей-неволей Виктории Павловне
пришлось оттащить Тэффи в сторону, а потом и запереть в соседней комнате,
потому что она нипочем не желала терять славу целительницы и ревниво лаяла на
Палкина, пытавшегося поймать иглой вялую вену Феликса Ивановича. Запертая Тэффи
буйствовала и выла истерически, однако в комнате больного сразу стало
свободнее: наверное, Тэффина аура забирала слишком много жизненного
пространства. И Феликс Иванович задышал ровнее – впрочем, может быть, от
лекарств. Но в больницу все равно придется ехать, деваться некуда.
– Значит, так, – сказал Николай, в
то время как Палкин сноровисто раскладывал на полу мягкие носилки. –
Давайте покрывало какое-нибудь, а на ноги Феликсу Ивановичу носки, что ли,
наденьте, чтоб не озяб в машине. Сегодня 35-я по «Скорой» дежурит, это,
конечно, недалеко, но все-таки…
– 35-я… – недовольно поджала губы
Виктория Павловна. – А нельзя куда-нибудь в более цивилизованное место, ну
хоть в Пятую градскую?
– Она вчера дежурила, – терпеливо
пояснил Николай, убирая в чемоданчик глюкометр.
– Какая поразительная вещь! –
восторженно воскликнула Виктория Павловна. – Никогда не видела такого
чуда: приложили палец к какой-то планочке – и пожалуйста, готов анализ на
сахар! Техника на грани фантастики!
Николай покосился на хозяйку – и раздражение,
которое вызывал ее визгливый голос, сменилось жалостью. Да ведь тетенька просто
вне себя от волнения, на грани нервного срыва, вот и не контролирует
словопоток.
– Успокойтесь, уверяю вас, ничего страшного
не происходит, – сказал он уже мягче. – Валерьянка есть дома? Пойдите
выпейте капелек тридцать, вам легче станет. Да, вот что: у вас тут в соседях
мужчины крепкие есть?
– А что такое? – насторожилась
Виктория Павловна.
