Ну, это меняет дело! Наследство сразу
приобретает особую ценность!
Отшвырнув альбомы, Дебрский подошел к
потемневшему окну. Уже поздно, совсем поздно. Не лечь ли спать, уповая на
старинную и опять-таки незабытую премудрость: утро вечера мудренее?
Да нет же! Он же не заснет, раздираемый этими
дурацкими сомнениями!
Стоп. А что, если ключ наконец найден? И
заключен сей ключ вот в этих двух словах: «дурацкие сомнения»…
Почему бы не предположить, что сомнения его и
впрямь дурацкие, что он в самом деле важное лицо в дилерской фирме «Вестерн»,
Антон Антонович Дебрский, попавший вместе со своей женой в жуткую катастрофу –
совершенно случайно попавший! И нет никакого заговора. И никто его не
ненавидит. И Сибирцев вместе со своей разбойничьей фамилией может продолжать
спокойно работать на «Скорой», а Камикадзе – никакой не камикадзе, а
просто-напросто лихач-неудачник. А Инна…
Он словно бы увидел ее побледневшее лицо,
сузившиеся глаза, услышал ее напряженный голос: «Почему мне кажется, что ты
притворяешься? Если ты ехал за Ниной – за ней, – то каким же образом она
оказалась в твоей машине? Я бы поняла, если бы ты мчался уже из Карабасихи, но
ты ведь ехал из Нижнего! Каким образом?»
Да, вопросы есть. Есть вопросы! И такое
впечатление, что ему никто на них не ответит, кроме него самого. Но как?!
И тут он понял – как. Немалую роль сыграла в
этом его решении милая и дорогая «Ловушка для Золушки». Потерявшая память Ми
пыталась понять, кто она, разыскивая прежних своих знакомых, не связанных с
интригой Жанны. Вот так же поступит и он. Сейчас опять прочешет всю квартиру в
поисках каких-нибудь телефонов и адресов, а наутро – к сожалению, придется
дотерпеть до утра, потому что сейчас уже слишком поздно, – обзвонит все
телефоны и объедет все адреса. Не может быть, чтобы не нашлось ни одного
человека, который не подсказал бы пути к разгадке!
И в это мгновение зазвонил телефон.
От неожиданности Дебрского шатнуло. Брать трубку
или не брать? Что может означать столь поздний звонок? Опасность? Или наоборот
– разгадку тайны? А вдруг это звонит кто-то из «заговорщиков»?
От звона заболела голова, и он все-таки поднял
трубку:
– Алло?
– Дебрский? – сердито спросил
мужской голос – увы, совершенно незнакомый. – Это вы, Антон Антонович?
– Ну, предположим, – ответил он,
чувствуя себя довольно глупо.
– Хренова мать, Дебрский! – с
чувством произнес незнакомец. – Это Алик Валдис звонит. Куда вы
запропастились? Решили меня продинамить? Вы фотографии будете забирать или нет?
– Ка… – начал было Дебрский, но
осекся. Он хотел спросить: «Какие фотографии?», однако вовремя сообразил, что
делать этого ни в коем случае не следует.
Судьба решила пойти ему навстречу. Она
посылает ему одного из тех, кто знал настоящего Дебрского. Нельзя упустить
такого шанса!
– Как же, как же, собираюсь, –
быстро ответил он.
– Отлично! – Голос в трубке заметно
повеселел. – А когда?
– Если можно, немедленно.
* * *
Ветер шумел и шумел… Нина прислонилась лбом к
стеклу, ощущая мимолетное облегчение от его прохлады и вспоминая, как ревел
этот ветер недавно над Горьковским морем, как проламывался сквозь придорожный
лес, словно вокруг стояли не вполне цивилизованные окрестности трех райцентров,
а дичь и глушь почти первобытная – необитаемая, темная, унылая. И хотя сейчас
она находилась в теплой, освещенной комнате, хотя была уже не одна, это
ощущение всепоглощающего уныния никуда не делось, а словно бы усугубилось,
назвавшись тяжелым словом «тоска»…
– И что ты сделала потом? – спросил
Константин Сергеевич.
Нина не обернулась. Ей было легче стоять вот
так, не глядя на деда, общаясь только с его размытым отражением в темном окне.
Ей было стыдно того, что она «сделала потом».
– Ну, я… – Нина попыталась
усмехнуться. – Я ринулась в подъезд и позвонила в Инкину дверь. То есть
повела себя довольно пошло и, не побоюсь этого слова, вульгарно.
– М-да, – протянул дед. – И я
не побоюсь этого слова.
– Уж не знаю, что было бы дальше, но они
оказались настолько любезны, что не дали мне совершить последнюю глупость и
устроить сцену. В смысле, не открыли дверь.
– Как так?
– Молча. Нет, натурально – молчали как
рыбы. И когда я снова вышла во двор, окна были уже темные. Затаились.
– Жуть! – слегка усмехнулся
дед. – Поглядишь – картина, а разглядишь – скотина! Только… слушай, Нин,
вспомни свое тогдашнее состояние и скажи: ты абсолютно уверена, что видела
именно Антона?
Дед говорил осторожно, как бы опасаясь ее
обидеть, но Нина не обиделась. Именно этот вопрос она и сама задавала себе все
два часа, прошедшие с того мгновения, как вспыхнувшая сигарета осветила
знакомый профиль на знакомой лоджии.
«Он или не он?» – думала Нина, когда билась в
эту молчаливую дверь, и когда бежала через жутковатый, но в этот час совершенно
пустой, без единого маньяка, подземный переход на вокзальную площадь, и когда
бродила меж машин, ища придурка, который в полночь повез бы ее за сто
километров, в какую-то там безумную Карабасиху… Но ведь ей в самом деле больше
некуда было податься в Нижнем. Разве только в милицию! Или уж в гостиницу. А
нужно, смертельно нужно было оказаться сейчас около родной, теплой души, чтоб
не придумывать всякие отговорки, а открыться, исповедаться, получить совет или
хотя бы искреннее сочувствие: ведь ее только что предали двое самых близких
людей.
Ну а для всего остального мира ее страстное
желание немедленно, среди ночи, попасть в Карабасиху казалось какой-то дичью.
Особенно для таксистов. Ей так и говорили: «Да где же вы, девушка, такого
придурка найдете?!»
Что характерно, нашла! Даже двоих – в том смысле,
что это оказалась семейная пара из Чкаловска. Жена вернулась из Москвы не то
красноярским, не то пермским ночным поездом, а муж встречал ее, совершенно
спокойно воспринимая перспективу еще часа полтора гнать по ночной дороге до
родимого дома. Пара очень обрадовалась возможности положить в свой карман
триста рублей – Нина выложила бы и втрое больше, да эти добрые люди, видно,
постеснялись непомерно запросить с женщины с ребенком на руках, к тому же за
попутную дорогу. Вообще, успела подумать с мимолетной усмешкой Нина, ей везло в
жизни с попутным транспортом, чего не скажешь, к примеру, о любви…
О ней, об этой любви, она тоже думала,
уставившись в темное стекло, за которым свистела ночная трасса. Вернее, о
полном отсутствии этого чувства в их с Антоном отношениях.
