– Спа-сал-ся… То есть он или знал
доподлинно, или предполагал, что на квартиру может быть совершен налет. А там
оставались мы с Лапкой. И надо учитывать, что однажды меня уже чуть не выкинули
в окошко с восьмого этажа. И не факт, что этим ребятам не захотелось бы
повторить предыдущий подвиг вчера вечером. Только на этот раз выкинули бы и
Лапку. Или просто придушили бы! И Антон об этом знал заранее, но все-таки
отсиживался у Инны?!
– Ни-на… – Дед опять воздел перст, и
Нина с трудом подавила истерические нотки, отчетливо зазвеневшие в ее голосе:
– Все нормально, все нормально. Нет! Не
нормально! Я предпочла бы увидеть Антона с моей лучшей подружкой в самой
непристойной позе, только бы не предполагать в нем таких бездн подлости, о
которых ты говоришь! Или ты это опять заявляешь официально, как эксперт?! Это
свойственно мужчинам вообще, да?
Дед отвел глаза и какое-то время мусолил свой
седой, и без того лихо закрученный ус.
– Н-ну, – наконец проронил он
осторожно, – будем считать, что адвоката из меня не вышло.
– Не вышло.
– Тогда остается одно. Поживи тут у меня
сколько хочешь, отдохни, а потом вернись к мужу и прямо, но сдержанно, как
интеллигентная женщина, безо всякого бабства, спроси его…
– Никогда, – резко перебила Нина.
– То есть? – Константин Сергеевич
явно растерялся.
– Никогда – то есть никогда. Я скажу, что
видела его ночью на лоджии у Инны. А он скажет: да. Я был у нее. Я спал с ней.
Извини, но больше я это скрывать не намерен. Нам надо развестись. И что тогда…
будет со мной? И с Лапкой?..
Голос дрогнул, но теперь она и не собиралась с
ним справляться: отвернулась от деда и, уткнувшись в ладони, зашлась в
совершенно неинтеллигентном, насквозь бабском плаче, от которого у нее сразу
начало надрываться сердце, и чем больше вытекало слез, тем более беспросветной
казалась жизнь, которая со дня ее рождения была так себе, а уж теперь-то…
– Ради бога, – напряженным голосом
сказал Константин Сергеевич, – будет тебе реветь! Утрись! Ребенка
разбудишь!
Лапку нынче ночью так и не смогли разбудить ни
милицейские разговоры, ни шок, который испытала Нина в Иннином дворе, ни
позднейшие пререкания с таксистами, ни обмен вежливо-сонными репликами с
добрыми людьми из Чкаловска, ни изумленное радушие Константина Сергеевича. Маловероятно,
что она проснется от такого незначительного шума, как чьи-то там рыдания.
Однако Нина невольно притихла, обеспокоенно заглянула в соседнюю комнату, где
уложили девочку.
Слава богу, спит.
– Дед, – слабо всхлипывая,
произнесла Нина, – а если со мной что-то случится, ты позаботишься о
Лапке? Ты не оставишь ее?
Бог, только бог знал, почему она такое
сказала. Словно вдруг открылось в небесах некое оконце, сквозь которое она
смогла заглянуть в клубящуюся тьму, именуемую будущим… Впрочем, ни в какие небеса
она в это время не смотрела, а, напротив, угрюмо пялилась в стол.
Константин Сергеевич какое-то время молчал, и
Нина, даже не глядя, могла бы сказать, что он ошарашенно крутит усы.
– Ну, разумеется, не оставлю, –
наконец сказал он. – Хотя, если честно, я бы предпочел быть избавленным от
этой ответственности. Ты выбрала не самый подходящий объект, Ниночка. Детинка с
лысинкой дела не портит, это правда, но мне все-таки семьдесят пять. Вдобавок
тут у нас свои проблемы. Есть один…
И в это время зазвонил телефон.
Несколько мгновений Константин Сергеевич и
Нина испуганно таращились друг на друга, потом начали суматошно озираться.
Звенело, чудилось, одновременно со всех сторон. Дед заметался по комнате,
переворачивая горы бумаг на письменном столе, роняя книжки, громоздившиеся на
стуле.
– Боже! Да где этот чертов
мобильник?! – рявкнул наконец Константин Сергеевич, и Нина против воли
зашлась мелким, неостановимым смешком, конечно, столь же истерическим, как ее
недавние рыдания.
Мобильник! Ее утонченный, старомодный дед не
только пользуется сотовым телефоном, но и называет его мобильником! Этак,
может, он и учеников кличет брателлами?!
Внезапно дед ринулся к шкафу, распахнул его
дверцы – и звон моментально смолк. Очевидно, пресловутый мобильник лежал в
кармане его пиджака.
– Алло? – гаркнул в трубку дед,
жестом указывая на соседнюю комнату, однако Нина и без проверки могла сказать,
что Лапку звонки не потревожили: уж телефон-то в их квартире всегда звонил за
полночь, эти звуки для нее были привычными.
В их квартире…
Нина страдальчески свела брови – и тотчас они
взлетели изумленно, когда Константин Сергеевич недоверчиво произнес:
– Антон? Это ты?!
* * *
На въезде в Чкаловск, рядышком с Домом
культуры завода «Полет», стоит памятник великому пролетарскому вождю.
Изображений оного вождя по нашим городам и
весям понатыкано великое множество. Кое-где они даже похожи на человека и
внушают уважение. Кое-где грубо высечены из черного камня и куда-то напористо
идут в компании других фигур, словно бы обугленных пламенем революции. В бывшем
советском городе Тирасполе, к примеру, великий человек сооружен из красного
мрамора, и знамя победы мирового пролетариата вздымается за его спиной, словно
перепончатые крылья птеродактиля. В каком-то крымском городе, говорят, у вождя
две кепки: одна на многомудрой голове, а другая в руке – вот такой рассеянный
скульптор ваял.
Гораздо чаще, однако, можно встретить вождя
совсем другого: гипсового, некогда покрытого бронзовой или серебряной краской,
будто могильная оградка, а теперь, за политической ненадобностью, облупленного,
с отвалившейся от времени конечностью, засиженного птицами… В отличие от многих
других своих собратьев, вождь чкаловского пролетариата заботливо покрыт
бронзой, он чист, иногда даже помыт из шланга, которым в обычное время поливают
клумбы, пьедестал его выметен, птиц от него гоняют, и солнце сверкает на
гениальной лысине все время, пока смотрит с небосвода.
Но Чкаловск имеет статус города. А
Карабасиху-то и деревней назвать постесняешься. Дворов тридцать. Школы нет,
сельсовета нет, магазина нет, Дома культуры или клуба нет. Правда, в нескольких
километрах находится большая деревня Новая, в которой имеется все
вышеперечисленное, так что хочешь приобщиться к цивилизации – иди в Новую. Что
карабасиховцы и делают регулярно. Но даже и в Новой нету памятника: ни вождю,
ни кому бы то ни было еще. А уж тем более его нет в Карабасихе…
