Гоша обиженно поджал губы. Охота была
поступать в девчачий институт, куда его возьмут только потому, что он парень.
Да, парень, но ведь не племенной бугай! Есть только одно место в мире, где он
почувствует себя по-настоящему гордым за то, что – мужчина. Это армия! А если
поступишь в институт, в армию не попадешь. Кто ж тогда побьет на фиг всех
духов, если откосит Гошка Замятин?
До весеннего призыва Гоша устроился на завод
«Полет». А завод «Полет», несмотря на свое крылатое название и местонахождение
на родине великого летчика, делает отнюдь не самолеты. На заводе «Полет»
производят замечательную чкаловскую водку! И если кто-то всерьез уверен, что
сапожник всегда ходит без сапог, а производители водки не пьют своего продукта,
то человек этот глубоко ошибается. Да и вообще, российская глубинка…
Девчонки на «Полете» работали хорошенькие, ну
а лучше всех была Шурочка с ОТК. Кавалеров вокруг нее всегда вилась целая стая,
Гоша и подходить опасался: ростом он не больно вышел, а Шурочке, видимо,
нравились высокие парни, там такие красавцы двухметроворостые ошивались…
гренадеры, а по-нынешнему сказать – кремлевская гвардия. Шурочка и сама была
довольно высокая, а Гошке как раз такие и нравились, просто до дрожи!
Он так по ней страдал, что даже с ребятами
близко не сходился. Потому что, только затеется какая-нибудь компания, сразу
начинаются разговоры про Шурочкины ножки или высокую грудь. И все, что с ней
испытывают в постели. Гошка этого просто переносить не мог, маялся ревностью, а
потому начал избегать друзей. Ходит себе молчком, особняком да зыркает по
сторонам глазами: нет ли поблизости Шурочки? Увидит – и замрет: неужели правда
все то, что о ней болтают? Нет, она не такая! А если даже и такая, ему плевать,
главное, что она – это она!
Шло время. Но вот как-то заметил Гоша, что
красавица на вечерах все чаще жмется у стены, в то время как бывшие кавалеры
танцуют с ее подружками, которые ранее подпирали эти самые стены. И еще он
заметил, что взор карих с поволокой Шурочкиных очей уже не скользит где-то над
Гошкиной головой, а иной раз опускается на уровень его ста шестидесяти восьми
сантиметров. И однажды эти ее чудные глазки очень нежно сверкнули в ответ на
Гошкин взгляд. И он осмелился пригласить ее танцевать, вернее сказать,
переступать с ноги на ногу под сладкую музыку, держась друг за дружку.
На них оглядывались. Гошка видел кривые
улыбки, слышал шепотки, и ноги у него подкашивались от восторга. Теперь-то он
понимал, что произошло! Он тоже давно нравился Шурочке, но та стыдилась это
показать. И решила отшить всех своих парней, чтобы Гошка смог наконец к ней
подойти…
Из клуба они ушли вместе. Подавая барышне
пальто, Гошка услышал похабный хохоток двух ребятишек из отгрузки, и сердце его
облилось сладким сиропом торжества. «Чтоб вам всем полопаться от зависти, а
Шурочка теперь – моя!»
Они приближались к Шурочкиному дому, и Гошу
колотила нервная дрожь. «Сейчас она уйдет – и все?!»
– Может, еще погуляем? – в отчаянии
спросил он.
Шурочка потупилась:
– Да я замерзла. Давай лучше у меня
посидим, чайку попьем. Я вообще-то с теткой живу. Но она на два дня в Заволжье
уехала…
Первый раз в жизни Гоша не пришел ночевать
домой. Первый раз в жизни он лежал рядом с девушкой в постели и не знал, что
делать со своим сердцем, которое прыгало в груди от счастья и усталости. Ну а что
делать со своим взрослым телом, он уже научился и пользовался новым умением
снова и снова.
– Ну, ты даешь… – наконец сказала
восхищенная Шурочка. – Только у меня уже все резинки кончились. В
следующий раз со своими приходи.
– А давай без них? – робко спросил
Гоша, которому опять было совершенно невмоготу.
– Да ты что? Разве не знаешь… –
Шурочка осеклась.
Гоша призадумался. Зачем надевают резинки?
Чтоб девушка не «залетела». Если, к примеру, Шурочка «залетит», Гоше придется
на ней жениться. Да и ладно, подумаешь, беда! Женится и уйдет в армию. Шурочка
с ребенком будет его ждать, а потом – ездить с ним вместе по местам службы, как
и полагается офицерской жене. А уж Гоша постарается, чтоб его любимая
когда-нибудь непременно стала генеральшей!
Совершенно потеряв голову от своих мечтаний,
он подмял под себя Шурочку. Та попыталась было оттолкнуть его, но потом
податливо раскинулась, прижалась…
А через неделю она сказала, что уезжает в
Горький к родне и жить там будет и работать на заводе Петровского, так что прощай,
Гоша, навсегда.
– Погоди, – ошарашенно сказал
Гоша. – А как же мы? А ребенок?!
– Какой ребенок? – Шурочка глянула
на него как на сумасшедшего. – Сходи лучше в больницу!
Он места себе не находил. Горький – не такая
уж дальняя даль: если люди любят друг друга, для них полтора-два часа на
автобусе – тьфу, ничто, почему же она так ушла – навсегда? Неужели ее сладкие
стоны тогда ночью были обыкновенным женским враньем?! И эти оскорбительные
слова насчет больницы… По ее мнению, Гоша спятил, если возомнил, что между ними
возможна любовь? Красотка Шурочка – и он, малявка… Ничего! Он пойдет служить,
он разовьется физически, он явится через два года богатырем, грудь – в орденах,
с темным афганским загаром на суровом мужественном лице, и тогда она пожалеет!
А спустя два месяца, на медкомиссии, Гоша
узнал, что у него сифилис.
Навеки запомнил он лицо военкома: смуглое,
узкоглазое и недоброе. И голос, который зачитывал ему приговор:
– Нашей армии сифилитики не нужны!
Этот голос ударил Гошу, как тугая струя воды
из брандспойта. Словно какой-то мусор, его вымело из военкомата и понесло по
городским улицам. Краешком сознания Гоша понимал, что ему надо теперь идти в
больницу, чтоб положили в вендиспансер и лечили, потому что лечат же и от
сифилиса, это болезнь позорная, но не смертельная, однако ноги влекли его
совсем в другую сторону.
– Тебе кого? – спросила толстая
тетка с молочно-белым широким лицом, выглянувшая за калитку, в которую Гоша
долго и безуспешно колотил.
– Шуру… Где она?
– Ишь ты! – удивилась
женщина. – Слухом земля полнится. Она же только вчера из больницы
вернулась, а тут уже кавалеры стаями кружат. Ну уж и не знаю, захочет ли она с
тобой повидаться.
– Чего? – ошеломленно спросил Гошка
и смел женщину с пути.
Она испуганно закудахтала сзади, но он
напролом попер по знакомой тропочке меж грядок. Взлетел на крылечко и рванул
дверь.
Стол был уставлен тарелками, стаканами,
бутылками. За столом гуляла теплая компания: два парня и женщина лет под
пятьдесят.
– А Шура где? – угрюмо спросил Гоша,
замирая на пороге.
