– Идиотское слово – «пока», верно? Будто
отрезанная конечность, которая гуляет сама по себе. А ведь наши предки
употребляли его с самыми лучшими намерениями! Говорили: «Прощай покудова» или:
«Прощай пока». Слово «прощай» уж очень бесповоротное, вроде совсем концы
отдаешь. А с «пока» получается – «Прощай на время, прощай, но еще встретимся».
Вроде не так страшно, да?
– Дедуль, – тихо сказала
Нина, – ты о чем?
– Да так, маленько лингвистики, –
отмахнулся Константин Сергеевич. – Я тут последнее время словарь Даля в
основном читаю, ну и набрался по самую маковку. Что хочу сказать? Никогда, если
уж честно, мне твой Антон не нравился, межеумок какой-то, ни рыба ни мясо,
однако определенной логики его слова не лишены.
– Какой логики? И откуда он вообще знает,
что я здесь?
– Догадался.
– А он что, – с издевкой спросила
Нина, – как бы из Москвы звонил?
– Да нет, как бы из дому.
– Из дому?!
– Ну конечно. Вот послушай, что он мне
сказал. Приехал, говорит, сегодня… нет, уж вчера, погляди, второй час
ночи! – вечерним поездом – неожиданно пришлось изменить планы, хотя
собирался вернуться завтра-послезавтра. А поскольку ситуация у него с делами
очень напряженная, ему сразу потребовалась консультация адвоката. И он прямо с
вокзала двинул к Инне, которая и в самом деле ему раньше несколько раз давала
дельные советы, ты и сама об этом говорила.
Нина неуверенно кивнула.
– Заметь, я у него ничего такого не
спрашивал, за язык его не тянул, он это сам рассказал. Поговорил, значит, с
Инной о своих проблемах и поехал домой. А вас с Лапкой нету. Он к соседям. И
ваша соседка Виктория Павловна – так, что ли, ее зовут? – поведала, что
тут опять была милиция и вы с Лапкой уехали с ними. Он дозвонился в милицию,
нашел товарища Человекова (ну, фамилия, умереть!), и тот ему сообщил, куда вас
с Лапкой доставили. И он вспомнил про деда, живущего в Карабасихе. А поскольку
вы у Инны так и не появились, до Антона дошло позвонить сюда.
Нина почувствовала, что у нее подогнулись
колени. Нашарила сзади стул и тяжело села.
Да… Говорят, с точки зрения геометрии,
любовный треугольник возникает лишь в том случае, если один из углов – тупой.
Тупее угла, чем она сама, Нина в жизни своей не видела.
Казалось бы, следовало радоваться, что все
выяснилось, однако радоваться почему-то не было сил. Она сидела и тупо смотрела
на деда.
– Антон готов был сейчас за вами
приехать, – продолжал дед. – Рвался ну прямо сломя голову. Я насилу
остановил, дескать, Нина с Лапкой уже спят. Хотел дать тебе время подумать, да
и правда – надо же отдохнуть.
– Ой, да! – спохватилась Нина,
наконец-то начиная замечать хоть что-то вокруг себя и словно только сейчас
увидев, какое усталое лицо у деда. Даже усы повисли! – Я тебя замаяла
своими глупостями. Иди отдыхай.
– Сейчас пойду, – кивнул Константин
Сергеевич. – Но что теперь с Антоном будем делать, а? Или мне мерещится,
или ты не больно-то в восторге, что все выяснилось?
– А что, собственно, выяснилось? –
уныло спросила Нина. – Что он с Инкой не спал? Это радует… или должно
радовать. Но сейчас мне как-то все равно. Потому что опять все пойдет
по-старому: мы с ним чужие, у него своя жизнь, а у меня свои страхи: как бы он
не смотался от меня и не отнял Лапку. Дикость какая-то, но я сейчас думаю:
лучше бы он правда влюбился в Инну до смерти и ушел бы к ней, или еще
что-нибудь бы произошло, только бы Лапка со мной осталась!
– Нина, ты извини, спрашивать
такое… – Дед смущенно замялся, а потом резко спросил: – Ты что, никого
никогда не любила? Я имею в виду, мужчину?
– Почему ты решил?
– Да так…
– А, понимаю. Что к Лапке привязалась
чрезмерно? Как бы сублимация чувств, да? Наверное, ты прав. Я и сама об этом
думала. Любить очень хочется, и вот любишь ребенка, если нет мужчины. Конечно,
это все от одиночества. Если бы с Антоном было все нормально, если бы я
чувствовала, что для него что-то значу, я бы тоже к нему иначе относилась. А
так…
– О господи, – вздохнул дед. –
У всех мужья как мужья, а твой – как поршень.
Нина невольно улыбнулась.
– Это что-то неприличное?
– Почему? Очень даже приличное. Один из
вопросов, которые я все мечтаю послать Знатокам. Они у меня поломали бы
головушку! Или вот, к примеру: что такое «полуночный лихач»?
– Надо думать, тот, кто лихо мчится в
полночь по шоссе?
– По шоссе! – фыркнул дед. –
«Полуночный лихач» – это одержимый, сумасшедший, это болезнь, напущенная
нечистым. Читайте Даля, господа! Читайте Даля!
– Погоди, но при чем тут все-таки «муж
как поршень»? Это что – физика, химия или машиноведение какое-нибудь?
– Поршень – башмак, сшитый из шкуры
шерстью наружу. Представляешь, каков был видок у такой обувки? Поэтому поршнем
еще называли косматого, неприятного, дикообразного человека. Вообще для твоего
Дебрского это слово удивительно подходящее, учитывая его фамилию. Хорошо, что
ты осталась Крашенинниковой и Лапку записала на свою фамилию!
– А что такое с фамилией Антона? –
нахмурилась Нина и вдруг ахнула: – Дед! Я и не поняла сразу! Это ты мне зубы
заговариваешь, да?
– Заговариваю, – откровенно
засмеялся дед, и кончики усов сами собой взлетели вверх. – Наконец-то ты
догадалась. И как? Заговорил?
– Ну, где-то как-то… Во всяком случае, на
утреннюю встречу с Антоном я уже смотрю с меньшим страхом. Наверное, я тоже в
чем-то виновата, если наша жизнь не склеивается? Уж слишком зациклилась на
Лапке. А ведь мужчины – те же дети, он, может быть, просто обижается, что для
меня он – как бы дополнение к Лапке, как бы не существует сам по себе.
– Мужчины – те же дети, – согласился
Константин Сергеевич. – Только еще глупее, чем дети. Вот я тебе расскажу
одну потрясающую историю – а потом все, пойдем спать. Ты, когда подъезжала к
Карабасихе, ничего странного не заметила?
Нина задумалась. Она была настолько потрясена
событиями минувшего вечера, что ничего не видела и не слышала. Добрые люди, с
которыми она ехала, вели меж собой тихий разговор, к которому она, конечно, не
прислушивалась. На подъезде к Карабасихе водитель сказал, как широко Тросца
разлилась, а потом спросил у Нины, где ей надо сойти, – вот и все. Хотя
нет! Его жена вгляделась в темноту и пробормотала…
