Кисель, образумясь, забежал вперед, повозился
с ключом и отпер багажник. Через мгновение в руках у него оказался пластырь, и
не успела Нина вздохнуть, как ее рот был залеплен, руки стянуты в запястьях,
ноги перехлестнуты, а потом братья бесцеремонно швырнули ее в пустой багажник
автомобиля.
– Ух ты, блин, мне даже жарко
стало! – Кисель сунул пистолет за ремень, сорвал с себя куртку и небрежно
швырнул ее в багажник, накрыв голову Нины. – Поехали, Жека!
Хлопнула крышка багажника, потом обе дверцы –
и автомобиль, негромко заурчав мотором, канул в ночь.
Луна еще несколько мгновений скорбно смотрела
в неподвижные солдатские глаза, а потом тихо зашла за тучу, набросив на мертвое
тело черный саван тьмы.
* * *
Она, конечно, потеряла бы сознание сразу, как
только машина рванулась с места и ее начало немилосердно бить головой о металл,
однако к горлу подступила тошнота.
«Если вырвет, задохнусь!» – мелькнула мысль, и
какое-то мгновение Нина боролась с этой жуткой картиной собственного
воображаемого – и столь близкого в действительности – удушья. Ведь рот заклеен
пластырем, а руки стянуты за спиной!
Чертовы оладьи комом бились в горле, да тут
еще запах бензина и тяжелый дух куртки Киселя.
С трудом подавляя спазмы, уже давясь, Нина
рывками высвободила голову из-под куртки и попыталась лечь хоть чуть-чуть
удобнее, но инерция придавливала ее к днищу. Автомобиль, похоже, несся очень
быстро. Такими темпами до Горьковского моря они долетят за десять минут.
Она ясно представила себе длинную насыпь: по
одну сторону, во впадине, какая-то деревушка, по другую – тяжелые, свинцовые
волны. Через насыпь они не поедут, потому что там, на другом краю котлована,
плотина электростанции, рядом стоит милицейский пост и уже начинается Заволжье.
Значит, как только кончится лес…
Ее швыряло, мотало в багажнике, Нина
согнулась, прижимая лицо к коленям, пытаясь уберечь его от ударов, как будто
тому трупу, который через несколько минут примут холодные волны, было не все
равно, разбитым окажется лицо или нет. Но мало того, что багажник бил ее со
всех сторон, еще и в кармане куртки Киселя лежало что-то твердое, кургузое, оно
подло подворачивалось к самому лицу и норовило ткнуть в глаз. И холодно было,
так холодно!
Все это вместе вдруг навалилось на нее: и
тошнота, и леденящий ужас, и серебряный призрак с дырой во лбу, оставшийся
лежать под забором, да еще потерянное, заплаканное лицо Лапки выглянуло из-под
завесы тьмы, и Антон, и дед были тут же, и даже грязно-белый «Москвич» вильнул,
оставив бензиновый перегар, смешанный с запахом табака… От куртки Киселя разило
табачищем!
В это мгновение стало легче дышать, и Нина
почувствовала, что летящая железная могила замедляет ход.
Приехали. Значит, теперь все.
«Ничего. В воде это будет быстро. Тем более со
связанными руками».
И вдруг ожгла последняя догадка, что руки-то
ей развяжут, конечно, развяжут, иначе не было смысла везти ее сюда, иначе ее
можно было бы бросить под забором с пулей во лбу, как того солдата. И руки ей
развяжут, и ноги, и отклеят пластырь от рта. Потому что, если ее найдут,
впечатление должно быть такое, будто она сама бросилась в воду…
Ее прижало к узкой железной стенке – машина
остановилась. Несколько мгновений тишины, от которой гудело в ушах, потом
неторопливые шаги.
– Здравствуйте, лейтенант Кулиш,
областная автоинспекция. Документики предъявим?
Лейтенант? Автоинспекция? Их остановила
милиция?! Неужели они решили все-таки проехать через плотину и на въезде в
Заволжье их тормознули?
Хотя нет! Неподалеку от Труфанова, вспомнила
Нина, всегда стояла еще одна будочка ГИБДД, но она то пустовала, то нет, даже
тот человек, который вез их с Лапкой из Нижнего, сказал жене: «Слава богу,
очередное притупление бдительности, а то у меня кардан стучит».
А теперь что? Очередное обострение
бдительности? Надо им как-то дать знать о себе!
Мысли так и метались в голове, так и жалили,
их бы проворство – телу, но с телом Нина никак не могла справиться. Оно
оцепенело, онемело, никак не желая шевелиться.
– Откройте задние дверцы, ребята. Ага.
Теперь багажник.
Багажник! Милиционер заглянет в багажник и
увидит ее!
– И чего тебе не спится, командир? –
послышался голос.
Нина узнала его – не бандитистый Кисель, а
второй, одетый в пальто и шляпу. Он-то и выманил ее из дому, а потом стрелял в
солдата. Жека – Кисель называл его Жекой. Да он же сейчас пристрелит этого
настырного инспектора!
– Всю жизнь здесь была тишь да гладь,
чего это вдруг как с печки упали?
– Да вы что, сынки, не знаете про теракты
в Москве? – удивленно спросил инспектор. – Ищем гексоген в сахарных
мешках!
– Ни сахару, ни гексогену у меня
нету, – последовал ответ. – Давай штрафуй, если утром поправиться
охота, да мы поехали. Дел еще невпроворот!
– Ну какие могут быть дела в такую пору?
Спать надо, четвертый час на дворе.
– Ты же не спишь?
– Так ведь служба. Ну ладно, открой
багажник, забыл, что ли?
– Да нету там ничего, говорю же.
В это мгновение Нина вышла из своего
оцепенения и попыталась двинуть ногой в стенку. Ей показалось, что все вокруг
загрохотало, наполнилось оглушительным железным звоном!
– А что это там шебаршится?
– Курячьи титьки, свиные рожки. Пусто в
багажнике. Мерещится тебе, лейтенант.
Нина с силой метнулась в сторону, другую…
– Кончай козлить! Что там? Где ключ?
– Потерял!
– Ты меня за кого держишь? Кто у тебя в
багажнике возится?! – заорал лейтенант.
– Поросят на базар везу! – заорал в
ответ Жека. – Они и возятся. И убери пушку, чего ты ее все лапаешь?
Поросят везу, сказано же. Открою – они разбегутся на хрен, потому что мешок
рваный. Хороши же мы с тобой будем тут – поросят ночью по лесу ловить.
Последовало мгновение оглушительной тишины,
Нина опять рванулась всем телом, стараясь произвести как можно больше шума, и в
этот миг ее словно сверлом пронзило.
Что-то резко взвыло под ухом, и еще раз, и
еще, пронзительно и неостановимо.
– Твои поросята с мамашей по сотовому
переговариваются? – глумливо выкрикнул инспектор. – Там же телефон
звонит, что я, ничего не соображаю, что ли? Открывай!
