– Финиш, – напомнил водитель. –
Итс ю хоум.
– Мерси, – рассеянно ответил
Николай, расплатившись и выбираясь из машины.
Он поднялся на свой второй этаж и позвонил три
раза.
За дверью было тихо.
Николай позвонил еще три раза. Прижавшись
губами к самой двери, пробормотал:
– Пятое октября…
Однако дверь по-прежнему оставалась заперта.
Тут за спиной что-то щелкнуло, и он обернулся
так резко, что чуть не упал.
Нет, это не звук взведенного курка – это
открыла свой замок соседка Лариса Ивановна и вышла на площадку.
– Здравствуйте, – пробормотал
Николай, торопливо отворачиваясь и смертельно боясь, что словоохотливая
соседка, которая занудством могла бы перезанудить даже Славку Свиркина, сейчас
прицепится к нему с житейскими откровениями. Или, чего доброго, снова предложит
постричь!
Однако Лариса Ивановна, не издав ни звука и
даже не поздоровавшись ответно, обошла его по максимально широкой дуге и начала
спускаться по лестнице.
Николай оглянулся. Лариса Ивановна шла прямая
как палка, и все в ней – даже легонькие седые кудряшки, словно бы приклеенные к
голове, даже круглые плечи под потертым плащом, – все выражало глубокое
отчуждение.
«Странно», – подумал Николай – и тотчас
забыл о соседке.
Он выдернул из кармана ключ и торопливо,
трясущимися руками отомкнул замок.
У порога были брошены тапочки – он их сам
недавно покупал, а кроссовки, которые стояли здесь, исчезли.
Он обежал комнаты, даже в ванную зачем-то
заглянул.
Никого.
Прислонился к косяку.
Да что такое? Куда она могла уйти? Зачем? И с
кем?
* * *
Окающий водила оказался в деле просто
незаменим. Он прилежно висел на хвосте белой «Лады», четко держал дистанцию.
Только раз оказался отрезан от «Лады» светофором, однако, не дожидаясь команды
Дебрского, лихо проскочил на красный, издевательски присвистнув в ответ на
возмущенный сигнал какого-то джипа, которому подрезал нос.
– А хрен ли тебе, иномарочнику! –
буркнул он с чувством классового превосходства и покосился на своего седока,
который вдруг тихонько застонал. – Укачало, что ли?
Дебрский сердито мотнул головой. Укачало,
скажет тоже! Ему вдруг стало отчаянно страшно, когда тупорылый джип промелькнул
в такой опасной близости. И столь же стремительно промелькнуло странное
ощущение: будто он сидит не в чужой тесной кибиточке, а в просторном
автомобиле, который летит не по тесным городским улицам, а по просторному
шоссе, по обе стороны которого вздымаются темные стены леса, причем ведет его
сам Дебрский, а рядом с ним…
И на этом все кончилось, осталось только
чувство безнадежности, глухой тоски, словно бы кто-то назойливо твердил ему:
«Все пропало! Все пропало!»
Да что пропало-то? На этот вопрос ответа не
было.
Дебрский прошипел сквозь зубы ругательство. Он
прекрасно понимал, что это было воспоминанием – вернее, подступом к нему.
Крошечной ступенечкой, которая тут же и обрушилась под тяжестью забвения…
– Дальше что, хозяин? – спросил
шофер. – Гордеевка. Вон они – наши-то.
Красные огонечки «Лады», покачиваясь на
неровной дороге, поворачивали во двор крайнего дома.
Дальше ехать было опасно, слежка становилась
слишком откровенной, а Дебрский не хотел, чтобы Инна и ее дружки заметили его.
– Сколько с меня?
– Столько, да еще столько, да еще
полстолька… – начал было водитель, предвкушая поживу, однако Дебрский
повернулся к нему с таким выражением, что тот мгновенно перестал балагурить и
отчеканил: – За дорогу пятьдесят плюс сто сверху, да за скорость надо бы
накинуть.
Дебрский вытащил из кармана бумажки, водитель
зажег свет. Отсчитал две сотни:
– Возьми, да выключи ты!
Но тот был слишком поглощен созерцанием
внезапно свалившейся прибыли, и Дебрский выскочил в темноту с таким ощущением,
что вся Гордеевка его видела и теперь оповещена, зачем он сюда приехал.
Хотя кому видеть-то особенно? Редко-редко где
светится окошко. Нормальные люди все уже спят, один Антон Дебрский мечется по
городу, вчерашнего дня ищет!
А ведь и правда – вчерашнего дня. Того, в
котором он был самим собой, а не куклой, небрежно склеенной из обрывков скудной
информации, обладал своими, а не чужими воспоминаниями и чувствами. Был
человеком, а не марионеткой!
Сцепив зубы, спотыкаясь на ухабинах дороги,
Дебрский вбежал во двор и едва успел отшатнуться на тротуар, как мимо него
плавно, почти беззвучно прошмыгнула приземистая черная легковушка с темными
окнами, с потушенными огнями – сгусток ночи! – и канула в непроглядной
бездне двора. И тут же он забыл обо всем, увидев впереди «Ладу».
Вовремя успел!
Из машины как раз выбирался парень, сидевший
сзади, в салоне горел свет, и Антон увидел Инну, а также второго парня – в
длинном черном пальто. Лица не было видно, однако Антону ни к чему было видеть
это лицо, чтобы узнать его.
Жека! Тот самый гад со шрамиком на виске и проворным
кулачищем! А второй, в кургузой, словно бы маловатой курточке, – туповатый
Кисель.
Ай да Инна… Выходит, не только Алика послала
она этим вечером к своему ненаглядному Антону, но заодно и эти две странные,
явно криминальные рожи. Видимо, им тоже была поставлена задача пробудить в
Дебрском память. Однако из-за его несговорчивости дело застопорилось, тогда
Инна взялась за дело сама, однако и ей не повезло.
Что же это такое? Что он забыл, если
воспоминаний об этом нельзя спокойно подождать – доктор Федор Иванович уверял,
что память вернется к нему так же внезапно, как исчезла, надо только набраться
терпения, – а их надо во что бы то ни стало срочно пробудить? Любыми
средствами!
Он шел на цыпочках, почти прижимаясь к голым
веткам каких-то пышных высоких кустов, разросшихся на газоне, хоронясь в их
тени и сам не слыша звука собственных шагов.
Дебрский замер так близко от «Лады», что до
него доносился легкий запах бензина и знакомый аромат Инниных духов.
– Дубровный, Дубровный… – послышался
задумчивый голос Жеки. – Это еще от Москвы пилить сколько?
В эту минуту Кисель хлопнул дверцей и заглушил
часть ответа Инны.
– Ничего страшного, – донеслось до
Антона. – Только сначала побеседуете с ней по телефону, иначе она вас и на
порог-то не пустит.
