– Ты ждешь чего-нибудь потрясающего? Как
мне спас жизнь добрый доктор Айболит, и я решил непременно пойти по его стопам?
Нет, все было очень просто – проще некуда. Я до самого последнего момента не
знал, куда буду поступать – в водный институт или на физтех. О медицинском
думал лишь постольку, поскольку мой дружок Венька Белинский туда собирался.
Кстати, мы с ним потом вместе и учились, и на «Скорую» вместе пошли, и даже на
дополнительные курсы по реанимации и кардиологии. Ну вот, на выпускном я
почему-то дико напился, даже не помню, как так вышло. Ребята меня чуть не на
руках домой принесли. Но самое страшное началось, конечно, утром. Я первый раз
в жизни такое испытывал и думал, что умираю. Родители как упали в обморок после
моего ночного появления, так и лежали, но мне было настолько худо, что они
сменили гнев на милость. Отец тряхнул воспоминаниями: кефир, рассол, опохмелка…
А мне все хуже и хуже. Побежали за врачом. А у нас в соседках была Марья
Григорьевна из студенческой поликлиники, такая смешливая, что сил нет, ей бы
только похохотать. Увидела меня – и просто зашлась. Я ей: умираю, мол, а она в
ответ: ха-ха-ха! Потом, все так же покатываясь, перехлестнула мне руку жгутом и
вкатила что-то внутривенно. И я ожил буквально через минуту. Что за чудо,
спрашиваю, как вы так смогли, это, наверное, какой-нибудь импортный препарат? А
Марья Григорьевна говорит: «Ничего импортного тут и в помине нету: впрыснула я
тебе десять миллилитров 40-процентной глюкозы с кубиком аскорбиновой кислоты, и
это называется – маленькие хитрости большой медицины». Эти «хитрости» меня
убили наповал. Глупо, наверное, что такая случайность решила судьбу? –
нерешительно взглянул он на Нину.
– Да почему? – усмехнулась
та. – В жизни все зависит от случая. Только от случая! Ни в какую
справедливость или несправедливость я не верю – только в случай. Мои родители
случайно погибли, с Антоном я в автобусе случайно встретилась, случайно взяла
на руки Лапку… Случайно ты пришел к нам, когда меня в окошко пытались выкинуть,
случайно ночью машину Жеки и Киселя остановил патруль, случайно зазвонил
сотовый, случайно мы с тобой сегодня встретились на набережной. Господи, да в
моей жизни все – одни сплошные случайности, я б тебе такое могла рассказать,
что…
Нина махнула рукой. Николай подождал
продолжения, но так и не дождался.
Она опять задумалась о чем-то своем, а он
пялился на нее исподтишка и мучился как дурак, что вот хоть и сидит она рядом,
и ночевать явно останется у него, и вообще – ждет от него помощи, а все равно:
сколько там в ее душе клубится, о чем ему не узнать никогда в жизни! Не пустит
она его туда, в душу, и в постель к себе ночью не пустит, не только этой ночью,
но и, пожалуй, никогда…
И вдруг Нина вскочила, глянула дикими глазами
и, ахнув, выскочила в прихожую. Николай на миг остолбенел, подумав, что она
каким-то образом прочла его мысли, а может быть, он даже нечаянно что-то вслух
сболтнул: это случается с одинокими людьми, они привыкают говорить сами с
собой. Однако, услышав, как скрежещет диск его старенького телефона, немножко
успокоился: Нина не бросилась от него наутек, а просто решила кому-то
позвонить. Да почему так срочно, пожар там, что ли?
Она ни с кем не говорила – положила трубку, а
когда вернулась, смущенно отводила глаза:
– Извини, я так рванулась… Просто пришло
в голову: а вдруг в «Форде» рядом с Антоном была Инна? Вдруг это она сгорела? Я
ей на работу позвонила – на месте, слава богу. Голос такой встревоженный, такой
напряженный… Как думаешь, она уже знает об аварии?
– Вряд ли. Кто ей мог сообщить?
– Ну да, конечно. Если только она сама
начнет разыскивать Антона… Нет, но кто же тогда погиб при аварии? Какая-то
случайная попутчица? Господи, ведь о ней кто-то беспокоится, ее кто-то ищет,
наверное! Неужели ничего от нее не осталось?
– Сейчас, – сказал Николай, выходя в
прихожую и пошумев курткой, словно доставал что-то из кармана. На самом деле
то, что он хотел показать Нине, висело у него на шее, но уж этого-то она никак
не должна была заподозрить!
– Вот, – он показал оплавленный
кусок алой пластмассы, похожий на сердечко, с золотым крестиком внутри.
– Я такие медальоны на выставке
видела, – вдруг сказала Нина. – Ну, не один в один, но в этом роде:
наборные, со всякими штучками внутри. В прошлом году была выставка: творчество
заключенных. Только она дико называлась: выставка-продажа творчества
воспитанников пенитенциарных учреждений, что ли? Точно не вспомню, какое-то
безумное слово, означающее места лишения свободы. Там много было очень недурных
вещей. Я купила кухонный набор: дощечки для резки. Очень красивые, ну очень! А
некоторые покупали ручки, медальончики. Наверное, и она там купила… Но почему
же ты не отдал это в милицию, ведь это единственная вещь, по которой можно
найти ту женщину!
– Я думал, это твой медальон, –
брякнул Николай – и отчаянно пожалел, что не проглотил-таки язык вместе с той
обалденной горбушей.
Темные брови сложились домиком:
– Мой? Ну и что, тогда ты должен был
оставить его Анто…
Она не договорила и начала краснеть. Николай
жадно смотрел, как вспыхнули ее щеки, как расползается краска по лицу,
спускаясь даже на шею, и думал, что теперь все пропало, конечно: он себя выдал.
– О господи, – тихо сказала Нина,
садясь на табуретку. – Слушай, а ты… – Она вдруг резко усмехнулась: –
У тебя есть какой-нибудь алкоголь?
– Ну да, водка и коньяк. И спирт,
конечно, – сказал он, несколько оторопев – не от этой просьбы, нет, а
потому что сам не додумался предложить ей выпить и снять стресс. Но она
держалась совершенно спокойно, без истерик, без нервической дрожи в голосе, ну,
он и решил, что она так замечательно владеет собой, а на самом деле это было то
спокойствие, которое страшнее любой истерики, – прелюдия к нервному срыву.
Хорош же он врач!
– А если я, к примеру, напьюсь в дымину,
у тебя найдется кубик аскорбинки в смеси с глюкозой, чтобы завтра меня
спасти? – криво улыбалась она, отводя глаза.
– Найдется. Только зачем тебе напиваться
в дымину?
– Не знаю. – Нина опустила
голову. – Мне сейчас что-то такое нужно… особенное, ты понимаешь? Что-то
нужно сделать, с балкона прыгнуть, что ли, или посуду начать бить, или убить
кого-нибудь. До меня только сейчас начинает доходить все, вся связь событий.
Осознаю, что случилось. Я на этот медальон посмотрела – он ко мне никакого
отношения не имеет, я его впервые вижу! – и вдруг поняла очень многое. Мне
нужно время, чтобы все это в голове выстроилось, но если я буду просто так
сидеть и думать, то начну или рыдать, или просто с ума сойду от всеобщей
подлости. Мне сейчас надо как-то выключиться, ты понимаешь? Оторваться от себя
прежней, освободиться от их власти надо мной… от Инны, от Антона освободиться.
