Оставшийся внизу молодой человек недоумевающе
пожал плечами. Его грозный товарищ почему-то не пресек скандал, а словно бы с
интересом внимал ему.
Юноша покосился на железную дверь,
составлявшую предмет его неусыпных забот, и покачал головой: как бы шум не
достиг чутких ушей великого человека! Поэтому он решил составить группу поддержки
своему напарнику и в два таких же проворных прыжка взлетел по ступенькам.
– Номер два! – тихонько
констатировал Николай, подхватывая бесчувственное тело, в то время как фельдшер
Паша Вторушин по прозвищу Палкин с видимым сожалением оглянулся: не будет ли
еще визитера, о которого можно руку правую потешить?
Разорявшийся у двери с цифрой 252 Вениамин
Белинский мгновенно успокоился, буркнул что-то вроде извинения и, проворно
подбежав к санитарам, выдернул из кармана халата довольно большой шприц, иглу
которого он с маху вонзил в предплечье бесчувственного молодого человека.
– Ничего, – утешил он
кого-то, – ну что сделается такому громиле с десяти миллиграммов
реланиума? Поспит маленько, отдохнет…
– Товарищу оставь, – сказал Николай,
стаскивая куртку с плеча первого ушибленного. – Вот тебе сфера
деятельности. Коли давай.
Веня извлек шприц из одного предплечья и
повернулся к другому «пациенту».
– Между прочим, налицо полная
антисанитария, – брезгливо шепнул он. – Если у этого мальчика СПИД, я
за последствия не отвечаю.
– Ничего, бог простит, –
хладнокровно ответил Николай, поудобнее укладывая бесчувственные головы на
ступеньках. – Двинули дальше?
– Ага, – согласился Белинский, а
Палкин молча кивнул.
«Двигали», впрочем, недолго: спустились на
шестой этаж, приблизились к заветной железной двери, отделяющей двухквартирный
тамбур от общего коридора, и мгновение постояли, прислушиваясь.
И за дверью, и вообще кругом было тихо,
поэтому Николай, глубоко вздохнув, вонзил палец в кнопку звонка.
Наступила довольно длинная пауза, но вот
наконец раздалось щелканье замка, потом шарканье ног, а потом дребезжащий
старушечий голос вопросил:
– Кто там?
– «Скорая»! – провозгласил Веня
Белинский волшебное слово, однако не тем противным голосом, которым скандалил
незадолго до этого, а совсем другим – внушительным, убедительным, весомым.
Дверь открылась, и на пороге возникла
крошечная сморщенная старушка, которая взирала на трех высоченных молодцев
снизу вверх, закидывая голову и восхищенно щурясь.
– Ой, сыночки! – сказала она, всплеснув
ручонками. – Ошиблись вы. Я никого не вызывала.
– Да что такое! – возмущенно
воскликнул Веня Белинский. – Что за шутки? Диспетчер гоняет нас по всему
дому, как мальчиков. Я отказываюсь работать в таких условиях!
– Да успокойся ты, – с досадой сказал
Николай. – Разве бабушка виновата, если наш «Курьер» что-то там напутал?
Извините, у вас есть телефон?
– А как же. Я, чай, ветеран труда,
почетная пенсионерка, участница ВОВ.
– Это потрясающе! – блеснул улыбкой
Веня. – Вы не разрешите нам связаться с диспетчерской, чтобы уточнить, кто
же все-таки вызывал «Скорую»?
– Проходите! – радушно махнула
старушка. – Только раз уж вы ко мне взошли, то просто так не уйдете:
померьте-ка мне давление, хорошо?
– С удовольствием, – шагнул вперед
Веня Белинский, на ходу открывая чемоданчик. – Садитесь поудобнее.
Когда манжетка захлестнула сухонькую ручонку
старухи, та с восторгом закрыла глаза, полностью отдаваясь блаженству
тонометрии.
Николай шагнул к телефону, снял трубку и
набрал номер собственной квартиры. Послушал безответные гудки, угрюмо кивнул,
отрешаясь от последней надежды, а потом сказал:
– Алло, «Курьер»? Уточните-ка адресок для
508-й машины. Куда вы нас, к черту, заслали в этих Печерах? Тут вот бабушка
уверяет, что не вызывали никого. Квартира? 248-я, ну какая же еще? Шестой этаж,
дом 17… Что? Не 248-я, а 249-я? Ну, ребята, надо яснее говорить, а не кашу
жевать, когда адрес больного сообщаешь!
Швырнул трубку, повернулся – просто-таки
воплощенное возмущение:
– Извините, что потревожили, бабушка.
Оказывается, нас вызывали в 249-ю квартиру, к вашим соседям.
– В 249-ю?! – ахнула старушка,
оправляя рукавчик халата. – Это к кому же? Неужели у Татьяны снова сердце
прихватило? Ой, пойдемте скорее, я ей сама позвоню.
И не успели заблудившиеся врачи глазом
моргнуть, она вылетела из комнаты легче сухого листка, подхваченного ветром, а
в следующее мгновение из коридора донеслось дребезжанье ее встревоженного
голоска:
– Татьяна, открывай! Это я, баба Надя!
Открывай, не стой, говорят тебе!
Трое врачей вылетели следом. Бабка,
неуправляемая, как тайфун, чуть не оказала им очень плохую услугу. Слава богу,
информация о «Скорой» почему-то застряла на кончике проворного, будто помело,
старческого языка!
Белинский и Палкин сомкнулись своими широкими
плечами, и под прикрытием этих спин Николай выхватил из кармана загодя
приготовленный ком ваты, ампулу с хлорэтилом, обломил кончик…
Обитая кожзамом дверь без номера приоткрылась,
и в ней показалось сонное, пухлое женское лицо. В то же мгновение Палкин сильно
толкнул дверь и влетел в квартиру, отшвырнув хозяйку в глубину прихожей.
Проскочивший следом Николай прижал женщину к стене и вдавил в ее лицо ватный
ком, а Палкин в это время своей широкой спиной прикрывал его манипуляции от
взоров любопытной соседки.
Татьяна уставилась на Николая огромными,
перепуганными глазами, потом веки ее опустились, ноги подогнулись, она медленно
начала сползать по стеночке…
– Плохо дело, – озабоченно сказал
крохотной бабке Наде Вениамин, для страховки остававшийся все это время в
тамбуре. – Наверное, придется вызывать реанимацию.
И, ввинтившись в квартиру, захлопнул дверь
прямо перед носом своей невольной пособницы.
Николай вместе с Палкиным усадили Татьяну
поудобнее, заботливо пристроив ее голову на шкафчик для обуви, и Николай отнял
от ее лица пропитанную хлорэтилом вату: лучше не рисковать, особенно если у нее
и впрямь больное сердце. Он вылил остатки из ампулы и снова держал маску
наготове.
Веня тем временем соорудил себе такое же
оружие, а Палкин нетерпеливо перебрасывал из руки в руку палку.
– Пошли! – шепотом скомандовал
Николай, и три фигуры в белых халатах на цыпочках разлетелись по квартире,
заглядывая во все двери подряд.
