Им хватило минуты, чтобы понять: хозяина дома
нет. Николай махнул рукой, и все вбежали в гостиную, ринулись на нижний этаж по
винтовой лестнице. Но и запасная квартира оказалась пуста…
Черт! Неужели Родик почуял опасность и сбежал?
А Нина? Или Николай ошибся, Родик не имеет к ее исчезновению ни малейшего
отношения? Мгновение паники, ощущение кипятка, облившего его с ног до головы…
Или Родик успел скрыться вместе с Ниной? Или с самого начала привез ее на
какую-то другую явку? Господи, да где же теперь ее искать?!
Николай на цыпочках пробрался к двери и
выглянул в «глазок». Перед ним словно бы возник крошечный телеэкран, на котором
была изображена пустая лестничная площадка с широкоплечей фигурой, клевавшей
носом на ступеньке – совершенно так же, как в соседнем подъезде незадолго до
этого клевали носами два молодых человека, ныне видевшие реланиумные сны.
Здешний страж, словно уловив какой-то шум,
вскинул голову – и Николай чуть не ахнул, узнав это одутловатое, несмотря на
молодость, лицо, угрюмо насупленные светлые брови.
Гриша! Качок Гриша, любитель аминазина!
Подавив острое желание распахнуть дверь и
прочесть парню небольшую лекцию о вреде некоторых лекарственных препаратов,
Николай неслышно отступил в глубь квартиры.
Белинский и Палкин нетерпеливо переминались с
ноги на ногу. Николай шепотом описал ситуацию и подвел боевых товарищей к
«глазку», чтобы оценить обстановку.
– Затащить сюда и молотить по башке, пока
не расколется! – предложил кровожадный Палкин, который уже вошел во вкус и
нипочем не хотел прекращать борьбу с «элементами».
– Вот башка-то и расколется, –
махнул на него Веня. – Да он лучше сдохнет, чем выдаст своего босса. Нет, тут
надо что-то похитрее придумать. А ну-ка, дайте я на этого придурка еще раз
погляжу, что-то его рожа мне такой знакомой кажется…
Он постоял еще несколько мгновений перед
«глазком» – и вдруг рассмеялся:
– Все в порядке! Сейчас я его сделаю!
Спустя минуту задремавший было Гриша услышал
скрежет замков – и, вскочив, увидел на пороге охраняемой квартиры высокого
широкоплечего парня в белом халате, покосившемся белом колпачке и марлевой
маске.
– Подойдите-ка! – сурово сказал тот,
маня Гришу согнутым пальцем. – И потрудитесь объяснить, что все это
значит.
Гриша тупо вглядывался в темные блестящие
глаза. В первую минуту показалось, что перед ним тот самый лох, которого Гриша
по приказанию высшего начальства так виртуозно кинул сегодня на пустыре. Нет,
не он, этот черный весь какой-то, будто кавказец.
Однако откуда здесь взялся врач? За время
Гришиного дежурства никаких врачей тут и в помине не было! Разве что раньше
приехал? Или со стороны того подъезда вошел?
– Эй, лепило! – на всякий случай
Гриша угрожающе нахмурился. – Ты чего тут бродишь?
– Призрак бродит по Европе, понял? –
огрызнулся вышеназванный лепило. – Где Родион Петрович?
– Кто-о? – вытаращил глаза Гриша,
отродясь не слыхавший, чтобы Родика Печерского именовали этак цивильно.
– Дед Пихто! – буркнул врач. –
Блин, я думал, хоть он человек серьезный, а что вижу?
– А что ты видишь? – встревожился
Гриша.
– Да мы с ним договорились, что я приеду
ровно в двенадцать укольчик его шмаре сделать.
– Татьяне, что ли? – прищурился
Гриша. – Ну так делай, она дома.
– Не строй дурака! – ответно
прищурился Белинский. – У Татьяны больное сердце, а тут речь о другом
идет. Ну, подобрал себе Родион Петрович… Хотя у него у самого со здоровьем
неважно, однако все же не сидит на инсулине, как та барышня.
– На инсулине? – Гриша нахмурился. –
У нее диабет, что ли?!
– А я про что говорю? Ты вон здоровый
лбище, тебе не понять, что для диабетика значит – укол пропустить. Какая там, к
черту, наркотическая ломка! Человек мучительно умирает…
– Так какого же черта ты здесь лясы
точишь? – чуть ли не вскричал Гриша. – Иди, коли!
– Ты полный дурак или
притворяешься? – окрысился Белинский. – Я пришел. А Татьяна знать не
знает, где ее муж. Не могу же я прямо так спросить, куда, на какую жилплощадь,
он своих сосок водит!
– Но-но, поосторожнее! – Гриша
напряг мускулы. – Сосок, главное! Тут все совсем другое. Тут, можно
сказать, любовь-морковь!
– Тем более! – Белинский просто-таки
за голову схватился. – Тем более! Да если Родион Петрович узнает, что его
девушке не сделали вовремя укол, потому что ты меня тут продинамил…
– Пошли! – Гриша ринулся по
лестнице. – Да не стой, шевели ногами!
– Сейчас, только санитаров позову.
Белинский, заглянув в дверь и махнув
подельникам, помчался догонять Гришу и всю дорогу, пока они мчались на «Ровере»
кратчайшим путем до Кузнечихи, трещал без умолку, всячески отвлекая на себя
внимание водителя, только бы тот не начал присматриваться к двум угрюмым
санитарам, сидевшим на заднем сиденье, одинаково утопив лица в марлевых масках.
С каждым новым рассказом про страдания диабетиков
Гриша сжимался, словно его охаживали по спине кнутом. Да, Белинский соображал,
что делал! Гриша-то его не узнал – очевидно, у него вообще была отвратительная
память на лица, ведь и на Николая он не обратил внимания, – однако
Белинский невнимательностью не страдал и отлично запомнил этого амбала, лицом
похожего на ребенка-убийцу. Около полугода назад Гриша вызывал «Скорую» для
матери, которую неожиданно настиг приступ диабета, и даже Белинский, который
много чего повидал в жизни, был потрясен рыданиями этого взрослого парня над
бледной женщиной, которая казалась ему умирающей. Нет, она не умерла, ее
удалось удержать буквально на грани между тем светом и этим, однако Веня не
сомневался: ее сын не скоро забудет эту историю.
Так оно и вышло.
Наконец они свернули в один из неприметных
дворов Кузнечихи, подкатили к очередной полинялой девятиэтажке и остановились у
полутемного подъезда. Гриша выскочил из автомобиля и со всех ног припустил по
лестнице на четвертый этаж. Сзади, незаметно поливая хлорэтилом очередные комки
ваты, рысили Белинский с Николаем, а замыкал вереницу Палкин, тоже вполне
готовый к бою.
Дверь без номера – условный стук – тишина за
дверью – потом медленный скрежет замков. Как только дверь начала
приоткрываться, Палкин аккуратно опустил любимую игрушку на бритый Гришин
затылок.
