Днем он болел, был бледным и молчаливым, но куда более мирным. Спросил, когда я снова планирую его предать. Я протянула чашку с холодным кефиром и поинтересовалась, какое такое преступление совершил отец, что он его так ненавидит. Митя молча допил кефир, оттолкнул чашку от себя так, что та опрокинулась и остатки кефира пролились на скатерть. Но и этого Мите показалось мало. Щелчком пальца он столкнул чашку на пол, и та разбилась, испачкав пол.
– Ну, отлично, будем посуду бить! – возмутилась я.
– Если я узнаю, что ты с ним видишься или разговариваешь, то выгоню тебя из дома, – сказал он в ответ.
Несколько минут я ошарашенно молчала.
– Выгонишь?
– Да, – подтвердил он с ледяным спокойствием.
– Из дома, за который я плачу деньги? Это по меньшей мере незаконно!
– В таком случае с этого дня я больше не буду брать с тебя денег.
– Ты не станешь брать денег?
– Да, не стану.
– Чтобы иметь полное законное право выкинуть меня из дома в любой момент, когда тебе заблагорассудится? – Неожиданно я расхохоталась. Митя посмотрел на меня хмуро, озадаченно. – Тогда мы будем жить с тобой как мусульманские муж и жена. Тебе будет достаточно три раза сказать, что ты разводишься со мной, чтобы я ушла. А я стану носить все свои украшения на себе – всегда, днем и ночью, чтобы ты не мог отнять их у меня при разводе. Правда, у тебя украшений больше, чем у меня. Можно я буду носить твои цепи?
– Для тебя, Софья, все – шуточки. Ты не понимаешь. Он ведь только выглядит эдаким Кевином Костнером в смокинге при вручении награды кардиолога года, но на самом деле он очень опасный человек. По настоящему опасный. Я о тебе забочусь.
– Кардиолог?
– Да, черт возьми! Мой отец – гениальный врач. И что?
– И злодей?
– Да! Доктор Джекил и мистер Хайд.
– Ты сам-то себя слышишь? Опасный кардиолог года.
– То, что он гениальный врач, не делает его хорошим человеком. Просто поверь.
– Просто поверить во что? Между прочим, он о тебе сказал ровно то же самое: что ты – мальчик сложный и что я должна тебя опасаться.
– Серьезно? Как заботливо с его стороны! И да, он прав. Опасайся меня. Бойся меня, очень бойся.
– Да что именно он тебе сделал? Или ты – ему? – спросила я.
Мы уставились друг на друга. Необъявленное сражение взглядов, кто первый моргнет, тот слабак и не прав. Я победила. Митя опустил взгляд на стол. Долго молчал, затем подтянул к себе кувшин из дешевого мутного пластика и опустошил одним большим глотком.
– Он разбил сердце и испортил жизнь моей матери, – сказал Митька так, словно сдавал секрет обороны крепости.
Я сжала губы.
– Разве не она прислала его вчера сюда? – поинтересовалась я. – Если он пришел по ее просьбе, как же она его терпит, такого злодея?
– Ты меня бесишь, – ответил Митя, сощурившись. – Жутко, жутко бесишь.
– Ты меня тоже. Может, разойдемся наконец? И так перед людьми стыдно, черт-те что можно подумать. Живем в грехе, – ерничала я, нарезая лимон.
– Ладно, он – прекрасный человек, гениальный врач и отличный муж и отец. Бросил мою мать – и это единственный поступок, за который я ему искренне благодарен.
– Серьезно?
– Сама бы она не сдюжила. Понимаешь, он ведь из тех, от кого не уходят.
– Черт возьми, то есть как раз такой же, как ты, да? – разозлилась наконец я. – От тебя тоже не уходят, ты тоже всегда уходишь сам.
– Да какая разница? Можешь мне пообещать, что не станешь с ним общаться? Сонька, а? Никогда ни слова ему не скажешь обо мне. Просто так, ради моей прихоти.
– Если это так важно для тебя, то пожалуйста! – пожала плечами я.
Ложь всегда давалась мне легко, но я врала, только когда не видела возможности сказать правду. Кроме того, в тот момент я совершенно не собиралась общаться с его отцом. Я не планировала увидеть его снова, я не собирала информацию о нем, хотя это было не так уж и сложно – не так уж много на свете Дмитриев Евгеньевичей Ласточкиных, хирургов-кардиологов. Интернет принес бы мне улов, стоило бы мне только забросить сети, но я не собиралась этого делать.
Я планировала его забыть, я хотела этого, я знала – так будет лучше для всех. Зачем мне его помнить? Митька его ненавидит. Он старше меня, наверное, вдвое. Все осудят, никто не поймет меня. У нас нет ничего общего, кроме того же Митьки, а это будет предательство. И я буду мучиться, глядя в его красивые глаза, вспоминать, как он оборачивается и смотрит на меня растерянным взглядом, ждать пожатия его руки. Я могла его забыть, у меня был шанс.
Он позвонил через три дня. Нам домой. Наверное, каким-то шестым чувством Митя чувствовал, что так будет. В конце концов, отец и сын. ДНК не выбирают.
Я только-только вновь начала более-менее нормально спать по ночам. Одно слово в привязанной к стене проводом домашней телефонной трубке – и недельные усилия насмарку. Эффект меня удивил.
– София Олеговна? Это вы? – спросил он, и мое дыхание остановилось. Потом я заставила себя вдохнуть.
– Дмитрий Евгеньевич? – Голос охрип, накатила волна. Жгучая, солнечная, словно я оказалась на горячем песке в самую жару.
– Не отвлекаю вас ни от чего? – поинтересовался он. Вежливость, свойственная отцу, но не сыну.
– Нет-нет, что вы. – Я имитировала удивление и испытывала оргазм. Или что-то очень близкое к нему.
Сердце билось, я боялась быть пойманной, я ведь пообещала никогда не общаться с Митькиным отцом. Но я же не знала, что он позвонит!
– Хорошо, это хорошо, София Олеговна, – сказал он.
Голос бархатный, низкий. Наверное, он сейчас чуть-чуть улыбается кончиками своих тонковатых губ. Почему он старше меня на такую пучину лет? Нормально ли, что он мне так нравится? Или меня пора уже лечить? Он как раз доктор.
– Подождите секундочку, – тихонько пробормотала я, прикрывая дверь в комнату.
Преступница, щеки горят. Обычно Митьки не бывало по вечерам, но в тот день он сидел дома, в соседней комнате. Я должна была попросить Дмитрия Евгеньевича никогда больше сюда не звонить и повесить трубку. Я этого не сделала. Я только хотела, чтобы Митька меня не услышал.
– Мне очень жаль, что все так вышло, – добавил он. – Я хотел бы извиниться. Меньше всего я хотел все усложнить.
– Вы хотели убедиться, что у Мити все в порядке. Вы убедились?
Я говорила быстро и довольно грубо, словно подталкивая собеседника к концу разговора. Так мне казалось, что я выполняю хоть какую-то часть нашей с Митькой договоренности.
В трубке послышался тихий смех.
– Мы можем увидеться? – спросил он, и я прикусила губу до боли.
