– Значит, между вами действительно ничего нет? – заметил он, мне показалось, с огорчением.
– Ничего нет, клянусь! – и я забавно поклялась на фантиках.
Дмитрий Евгеньевич не оценил мою браваду, нахмурился и вздохнул.
– Я, признаться, надеялся…
– На что? – изумилась я. – То есть почему?
– Я надеялся, что вы просто боитесь мне сказать или по какой-то причине стесняетесь. Вы – хорошая девушка. Большая редкость в наше время. Я не понимаю, почему он не видит этого, честно? Из вас вышла бы отличная пара. Все эти его истории – это ведь до добра не доведет…. Можно я вам признаюсь, София?
– Конечно, – согласилась я, погружаясь в какую-то холодную заморозку. После такого начала я уже не ждала ничего хорошего.
– Катя… моя бывшая жена, она ведь попросила меня съездить, познакомиться с вами. Она почему-то решила… или, вернее, просто надеялась, что это серьезно.
– Что именно – серьезно?
– Что он забыл свою Ларису и теперь просто не хочет, как бы это выразиться… ускорять события. Живет гражданским браком с хорошей девушкой. С вами, София. Катя даже сказала мне, что… нет, думаю, этого вам не стоит говорить, – остановился он.
– Чего мне не стоит говорить? – сощурилась я.
Дмитрий Евгеньевич колебался.
– Видите ли, у моего сына ведь отношения не только со мной, скажем так, осложнены. Катя от него двух слов добиться не может, когда речь идет о чем-то персональном. И чем больше он повторяет, что это не ее дело, что, в самом деле, совсем не так, тем больше Катя убеждалась, что ему есть чего скрывать.
– Скрывать – что?
– Ну, к примеру, что вы, София, может быть, вдруг беременны.
– Что? – вытаращилась на него я.
– Или что у вас вообще уже ребенок, к примеру.
– Да с чего она бы такое взяла? – опешила я.
– Да ни с чего! – воскликнул он, отшвырнув пустой стаканчик из-под воды в мусорку. – Это была просто надежда в условиях полной изоляции. Когда мальчик долго живет с девочкой, такое ведь может произойти. Думаете, она была бы против?
– Против чего? – Я продолжала тупить.
– Как – чего? Стать бабушкой. И я тоже.
– Тоже – что? Хотите стать бабушкой? – выпалила я.
Дмитрий Евгеньевич склонил голову к плечу, а затем усмехнулся:
– У меня, знаете ли, только один сын. Так что я в этом смысле буду крайне лоялен и современен во всем. Не хотите жениться – не нужно. Только, пожалуйста, держите нас с Катей внутри вашего круга. В чем Дима хорош – это в том, как держать людей на расстоянии.
– Нет, это не так, – сухо отрезала я. – Он просто не хочет, чтобы его неправильно поняли, что, определенно, все равно произошло.
– Получается, мы с Катей просто размечтались. Ну да ладно. Пойдемте.
И он протянул мне руку. Он всегда и все решал сам, куда идти, что делать, о чем говорить.
– Куда? – Я с трудом находила силы говорить.
– Поедем поедим? – улыбнулся он. Мне от его улыбки стало больно, словно мне в плечо воткнули нож. – Я не ел с утра. У нас тут в округе совсем нет нормальных ресторанов. Можно доехать до Крылатского, хотите?
– Я не голодна, спасибо, – прошептала я одними губами.
– Ах да, вы же этих ужасных шоколадок наелись. Пойдемте, я вас покормлю нормальной едой. Нельзя есть всякую гадость, так можно себе испортить желудок.
Здоровье желудка в тот момент интересовало меня меньше всего. Я бежала с поля боя, выползала, израненная, под каким-то предлогом. Я, возможно, даже обидела его, но мне было наплевать. Я убежала, сославшись на дурацкое и неправдоподобное срочное дело, сути которого я даже не потрудилась придумать. Я не собиралась быть любезной с мужчиной, который видит во мне мать своих внуков. Меня душили злые слезы. Я попалась. Конечно, понятия не имела, какая это пытка – любить без взаимности.
Глава 8
Я люблю сказки. Что с того, что я в них не верю?
Невозможное было невозможно, что бы ни говорила реклама кроссовок. Для меня Ласточкин-старший был самым красивым, самым удивительным мужчиной из всех, кого я знала. Банально, как банально. Так нормальные девочки влюбляются в знаменитых артистов.
Я же даже не поняла, что произошло. Доехала до Шаболовки и только там поняла, что просто не в состоянии сейчас столкнуться с Митей. Не потому что соврала и встретилась с его отцом, которого он ненавидит, а потому, что Митя невольно бы напомнил мне его. Взгляд – и я бы разрыдалась и распалась на молекулы и атомы, аннигилировала.
Я уехала к матери.
Было уже очень поздно, когда я добралась до Солнечногорска. Я могла приехать гораздо раньше, если бы не встала у «Речного вокзала» не в ту очередь – вечерами около остановок выстраивались длинные змеи из усталых людей, настолько одинаковых, словно все они были клонами. Люди набились в автобус, как шпроты в банку, и я не нашла в себе сил сидеть, уступив место изможденной женщине с двумя сумками. И почему я не поехала на электричке?
– Девушка, садитесь, вот же свободно! – сказала мне женщина, которой я уступила место.
Голос женщины был полон сочувствия, что и понятно, ведь я стояла, скрючившись и повиснув на поручне. Спина затекла, но боль казалась какой-то далекой, словно я была под наркозом. Я не понимала, как я буду просто жить дальше.
Увидев меня, мама перепугалась. А чего ждать, когда твое чадо появляется глубоким вечером на пороге с лицом пепельного цвета и без вещей?
– Что случилось? – спросила она, схватившись за сердце.
– Ничего не случилось, ничего, – поспешила заверить я.
Но мама не поверила, и тогда я добавила то, что всегда успокаивает, – сказала, что это «личное».
Мама кивнула и побежала заваривать чай из выращенного во дворе шиповника. Она терпеть не могла «продажных чаев», ни черных, ни зеленых, и вечно собирала травки и растения – как заправская ведьма. В результате чай всегда получался вкусным и каким-то в самом деле волшебным.
Удивительно: я пила мамин чай, но не чувствовала вкуса. Я хотела плакать, но глаза оставались сухими. Позже я сидела под душем на дне нашей пожелтевшей от времени ванны, подставляла открытые глаза под теплые струи и представляла, что это слезы. Что все мое лицо залито слезами. Я закрывала лицо руками, я, как ребенок, играла в горе. Страдала и наслаждалась этим страданием.
Мама поймала меня в коридоре, затащила на свою узенькую постель, обняла и спросила:
– И кто он?
– Он меня не любит, – ответила я. – Так что какая разница?
– Тебя невозможно не любить, – ответила мама с уверенностью судьи Верховного суда. Не хватало только молоточком ударить – по моей голове.
