– Он считает меня очень хорошей девушкой.
– Уже неплохо.
– Он никогда не посмотрит на меня, мам!
И я заплакала по-настоящему, со вкусом и теплотой разделенного горя.
Мама гладила меня по голове, по плечам, ее нежные пальцы словно снимали с меня наговор, и засыпая, я разнежилась под ее любовью.
Позже, ночью, заплаканная и усталая, я перебирала наш разговор в голове, как монахи перебирают четки. Вспоминала слова и искала в них скрытый смысл. Дмитрий Евгеньевич благословил меня на жизнь со своим сыном, никакого другого смысла не было.
Я уснула, злая и обиженная на весь свет. Мне снилось, что я убегаю от огромной волны. Я смотрела на людей, которые лежали на шезлонгах, подставляя солнцу загорелые лица в темных очках, трясла за плечи девушек, загоравших топлес, кричала, но меня не слышали. Потом я увидела, как поднялась огромная темно-серая волна и заслонила собой горизонт. Все повскакивали, побежали врассыпную – но было-то уже поздно, волна подхватывала людей и подкидывала их вверх, как будто играла в пинг-понг. Я ждала удара, знала: я окажусь в самом центре, и гадала, сколько времени смогу продержаться под водой, прежде чем легкие заполнятся темно-серой соленой влагой.
Утром Митька позвонил моей маме домой. Сказать, что моя мама удивилась, – это ничего не сказать. Она слышала его голос впервые в жизни. Мы еще ни разу не пересекали эту линию, не вступали в контакты с родственниками-инопланетянами, жившими на планетах нашего прошлого.
– А кто ее спрашивает? – услышала я мамин голос, проснулась от нелепой мысли, что Дмитрий Евгеньевич меня нашел, и рывком села в кровати.
Мама стояла у дивана, рядом с тумбочкой, где стоял наш старенький телефон, и смотрела на меня с подозрением.
– Митя? Какой Митя?
– Мама! – возмутилась я и тут же бросилась к ней.
– Почему я должна его знать, ты никогда мне его не представляла, ты нас так и не познакомила, – заворчала мама, нехотя отдавая мне трубку.
– Что случилось? – не сказал, крикнул Митя. – С ума сошла? Ты хотя бы могла предупредить?
– Ты что, за меня волновался? – улыбнулась я. – Серьезно? Из-за того, что я не ночевала дома?
– Я знаешь, чего только не передумал! – продолжал бушевать он.
Я забралась за спинку дивана и принялась болтать ногами.
– Расскажи.
– Что рассказать? – зло спросил он.
– Что ты обо мне подумал? – спокойно продолжила я.
– Иди ты к черту, – чуть остыл Митька. – Я уже собирался в больницы звонить, в морги.
– И чего бы я там делала? Думаешь, у меня есть друзья в больницах и моргах? – Внезапно я вспомнила, что его отец как раз работает в больнице. В Кардиоцентре. Ох.
– Почему ты вдруг решила поехать домой? Особенно так, с бухты-барахты?
– Бухта-барахта, какое странное слово. Я, может, по маме соскучилась. А ты вообще никогда меня ни о чем не предупреждаешь, хочешь – приходишь, хочешь – не приходишь. Баб водишь. А я, значит, должна отчитываться? Говорила я тебе, что ты – мой мусульманский муж. В таком случае, где мои подарки? Где мои золотые цепи, где моя клетка?
– С тобой все в порядке? – спросил он спокойнее.
– Со мной все НЕ в порядке, но тебе нечего опасаться. Правда. Я, наверное, должна была тебе позвонить, но как-то не подумала, что мы уже перешли к этой стадии отношений. В конце концов, не так уж долго мы знакомы. Кстати, ты не знаешь, сегодня будет снег?
– Снег с дождем.
– Вот черт. Я уже вчера вся промокла. Мам, ты найдешь мне сухую обувь, а? – крикнула я.
Митька пробормотал что-то про то, как же я его бешу, и отключился.
– Я тоже тебя люблю, – ответила я пустой трубке.
Мама смотрела на меня с осуждением и каким-то скрытым сочувствием, как смотрят на алкоголика, который вообще-то неплохой человек, и из него мог бы выйти толк – но не выйдет, никаких надежд.
– Это ведь не он? – спросила она.
Я помотала головой.
– Скажешь хоть кто?
– Не могу, мам.
– Почему?
– Не моя тайна. – Я закатила глаза. – Кроме того, мне просто нужно все пережить, потому что это – тупик. Коммунистический тупик. Ничего не будет, понимаешь? Какой смысл тебя в это вмешивать?
– Ладно, как скажешь, – кивнула мама, и мы пошли завтракать.
Впервые в истории мы были не мать и дочь, а две женщины. Все изменилось. Мы словно сидели в одном окопе, пригибаясь от выстрелов и надеясь дожить до конца войны. Мы хотели не победить, а выжить.
– Почему так больно? Почему я не могу просто взять и выбросить его из головы? – спросила я.
Мама медленно помешивала сахар в чашке с чаем из трав и ягод Завидовского леса. Сбор этого года.
– Природа, дочка. Купидон стреляет наугад, и ему все равно, что с нами будет дальше.
– Купидон – это сказка, а то, что я чувствую, – суровая реальность. Я думать ни о чем не могу. Как я должна учиться?
– Ты должна учиться, чтобы тебе стало легче. Шаг за шагом. Ты уверена, что между вами ничего не может случиться? Может, ты преувеличиваешь? Вдруг завтра он позвонит тебе и скажет, что хочет встретиться. И ты пропадешь на полгода, будешь только звонить мне, и глаза твои будут гореть как у наркомана.
– У тебя так было? – спросила я.
Мама поджала губы и принялась помешивать чайной ложкой сахар так интенсивно, что я испугалась за чашку. Мы почти не говорили о моем отце. Я знала, для нее это до сих пор – больной вопрос, отчасти оттого, что отец жил тут же, в нашем городке, где все знали всех и обо всем. И делать вид, что ничего не было, требовало огромных усилий от всех. Я положила руку на ее локоть, остановила ложку.
– Мне вообще не нравится это чувство. Я бы многое отдала, чтобы его не испытывать.
– Это потому что он не ответил тебе тем же, – прошептала мама. – Если бы ответил, ты бы все отдала за то, чтоб это никогда не кончалось. Только проблема в том, что всегда обязательно кончается. Как я сказала, природа жестока.
– Ученые говорят, это инстинкты. Мы выбираем сердцем, а мозги отключаются и практически не работают.
– Ученые, – с пренебрежением бросила мама. – Будешь сырники? Если не будешь, я тебе заверну, возьмешь с собой в Москву. Ты на Новый год-то хоть приедешь? Или этот ночной визит можно засчитать как выполнение дочернего долга?
– А ты никогда не хотела снова выйти замуж?
– Фактически я и в тот раз не вышла замуж, – напомнила мне мама, а затем покачала головой. – Когда родилась ты, мне стало как-то все равно. Я, конечно, встречалась с кое-кем. Несколько раз даже влюблялась.
– Серьезно? – выдохнула я.
