Я развернулась, вышла из-за угла, и двинулась навстречу Дмитрию Евгеньевичу. Решение было принято скорее от злости, чем под влиянием разума. Подошла вплотную, остановилась и дождалась, пока он меня заметит.
Он поднял голову. Голубые глаза смотрели рассеянно, словно он меня не узнавал, и я снова отчаянно подумала, что он тут по какому-то другому поводу. Затем Дмитрий Евгеньевич улыбнулся – эмоция узнавания.
– София Олеговна! А я вас искал.
– Да ну? Неужели? А я бы и не подумала. Ну, в таком случае, вы меня нашли. Вот она я, перед вами. Как поживаете?
– Нормально, спасибо. А вы?
– А я – аномально, – бросила я сухо. – Вы про сына хотели узнать? Он в порядке, кушает хорошо, спит тоже. Иногда даже в одиночестве. Сегодня завтракал яичницей с сыром. Он, кстати, вообще довольно хорошо питается. Овощи и фрукты, правда, редко. Зато одевается тепло, в соответствии с погодными условиями. В близких отношениях с «хорошими девушками», правда, пока замечен не был, но если такое произойдет, я могу вам телеграфировать. Вы мне только дайте номер вашего телеграфа. У вас же есть телеграф?
Женька стояла чуть поодаль, за моей спиной, и рот ее не закрывался. Я же стояла вполоборота, выпрямившись как струна, и старалась не думать, какой мешковатый на мне свитер и что на левой его половине огромное пятно от кофе. Пятна от кофе были на всей моей одежде, Митька говорил, что я оставляла их как автографы.
Ласточкин посмотрел в сторону, на Женю, и задумчиво поднес пальцы к губам. Затем тряхнул головой и посмотрел на меня с вызовом.
– Что-то еще?
– Температуру ему я не мерила. Боялась вызвать подозрения. Говорят, есть такие приборы, которые измеряют температуру на расстоянии. Если вы мне такой прибор раздобудете, я вам и температуру смогу передавать.
– И что мне теперь с этим делать? – спросил он.
– С чем? – опешила я. – С температурой?
– С тем, что я вас явно чем-то задел и обидел, хотя и в мыслях не держал, – сказал он так просто, что совершенно меня обезоружил.
Разве можно вот так брать и говорить, что думаешь? Это противозаконно. Сквозь злость проступили страх и паника. Я не справлюсь, нужно было бежать, зачем я к нему вышла? Как сохранить гордость, когда я с трудом могу дышать даже в бумажный пакет.
– Зачем вы пришли? – спросила я.
Вопрос стоил мне всех моих сил, а к ответу я оказалась не готова.
– Я не знаю, – сказал он и замолчал.
Мы стояли и молчали; мое сердце выпрыгивало из груди, а он казался спокойным и безмятежным. Впрочем, я не знала, как выгляжу со стороны.
– Вы не знаете?
– Я искал предлог. Если бы вы что-то у меня забыли, я бы этим воспользовался, но вы ничего не оставили, кроме фантиков от шоколадок, София Олеговна. Я думал сделать вид, что хочу снова что-то разузнать про Диму, но нет.
– Вы больше не хотите, чтобы я родила вам внука? – спросила я.
Женька позади меня закашлялась так, словно подавилась услышанным. Мы оба, не сговариваясь, повернулись к ней, она замотала головой, все еще кашляя, и убежала на безопасное расстояние.
Мы переглянулись и расхохотались. Затем он сделал шаг мне навстречу. Близко, сантиметров десять, не больше. Вблизи его возраст заметнее, но – вот странное дело – ему идет. Не думаю, что он понравился бы мне так сильно в возрасте его сына. Думаю, показался бы ненадежным, ветреным и слишком красивым. Это были двадцать четыре очка в мою пользу. Что, кстати, ерунда и самообман. Дмитрий Евгеньевич и сегодня наверняка не знает отбоя от поклонниц любых возрастов. Таких, как я, у него – в каждом порту. В каждом кардиоцентре.
Я посмотрела ему в глаза, и его улыбка рассеялась, как туман под солнцем.
– От вас пахнет шоколадом, – заметил он и тут же смутился. – Иногда я говорю полные глупости. Вы не должны обращать на это внимания.
– Да, и никогда не должна верить тому, что вы говорите. Или говорю я. Или придавать всему этому слишком большое значение, – добавила я, выдерживая его взгляд.
– Я не думал, что найду вас, – сказал он вдруг. И раньше, чем я смогла что-то ответить, добавил, что имел в виду институт: – Новый год же.
– Но вы нашли. Чего вы хотели?
– Я хотел пожелать вам счастья в Новом году. Верите?
– Даже не собираюсь начинать вам верить. Вы знаете, что старше меня на двадцать четыре года?
– Тот факт, что вы знаете об этом с математической точностью, говорит, что вы думали обо мне, – заметил он, и его голубые глаза блеснули.
– Тот факт, что вы стоите в моем институте в самом умопомрачительном костюме, что я видела в жизни, говорит о том, что вы думали обо мне.
– Кажется, мы оба пойманы с поличным, – грустно признался он.
– Ой, только не нужно бесполезных сожалений. Ваша грусть наигранна. Я вам, как Станиславский, не верю.
– Для своих лет вы слишком умны и остры на язык, – заметил он.
– Для своих лет. Я предчувствую, что эту фразу я еще не раз услышу, причем не только от вас.
– Когда вы говорите «вы», я чувствую каждый из этих двадцати четырех лет, как будто тащу их на спине, как верблюд свой горб.
– Дмитрий Евгеньевич, вот чего у вас точно нет, так это горба, – усмехнулась я, и он тоже засмеялся.
– Все-таки это так официально…. Может быть, я могу перейти с вами на… просто Софи? – спросил он вдруг.
Я вдруг поняла, о чем говорила мама. Тело вдруг стало таким легким, почти невесомым, и меня вдруг потянуло туда, в тепло, в адский жар. Меня притягивало солнце. Гравитация неминуема, ее законами держится вся вселенная. Бесконечность мертвых камней – и мы с ним, два человека, родившихся с разницей в двадцать четыре года, притянувшихся друг к другу.
– Я скажу, когда придет время, – заверила я, – Дмитрий Евгеньевич.
– Вы делаете это нарочно, чтобы меня позлить, София Олеговна? – сжал губы он.
– Вы, кажется, предлагали мне ужин?
– Мне кажется, это было не сегодня, но если уж на то пошло, да, предлагал. Вы хотите сегодня поужинать со мной?
– Я сегодня занята, у меня дела.
Я прикусила губу и еле заметно улыбнулась. Дмитрий Евгеньевич протянул мне бумаги. Хоть и недоумевая, я забрала их – куча листов с медицинским текстом – и освободила ему руки. Дмитрий Евгеньевич снял пиджак, развязал галстук и оставил болтаться на шее незатянутым, затем закатал рукава рубашки и забрал бумаги обратно.
– Жарко тут. Не понимаю, зачем так топить? – Он вел себя так буднично, словно мы знаем друг друга миллион лет.
– Они же не могут перестраивать систему каждый раз, когда потеплеет, а потом похолодает. У нас же теплеет и холодает по три раза на дню, – сказала я с возмущением, подыгрывая ему.
