– Что?
– Уходи!
– Митя, ты же не серьезно? Ты пойми, я не хотела этого, честно. Это не акт мести и не попытка что-то кому-то доказать. Так просто получилось, понимаешь? Так вышло.
– Ты мне врала. Ты встречалась с ним, а потом приходила сюда и смотрела мне в глаза, как ни в чем не бывало.
– А что такого? – крикнула я. – Я врала, потому что ты запретил мне то, что не имел права запрещать. Я врала, чтобы тебе не было неприятно. Хотя какого лешего ты вообще решаешь, с кем мне общаться?
– Я ничего не решаю. И ничего не запрещаю. Но это личное. Этот человек…. Я не понимаю, он же старше тебя на миллион лет. Зачем тебе это? Как это работает, что все сходят от него с ума?
– Значит, все дело в возрасте? Я не думала, что ты будешь судить так плоско.
– Плоско? Плоско?!
– Если хочешь знать, ты прав: вы похожи. Именно этим – как сводите женщин с ума. Но только ты словно издеваешься над миром. Тебя всего раз обманула одна женщина, и ты теперь мстишь всем и бросаешь их, не успев запомнить имена, и гордишься тем, что никому ничего не обещаешь. А твой отец – он, по крайней мере, имеет честность и смелость, чтобы любить.
– Любить. Значит, это любовь. Отлично! Я рад за тебя. За вас. Я вот только не собираюсь быть частью этого, поэтому ты давай вали отсюда. Все, дальше без меня. – И Митька вдруг расхохотался дико, страшно. – Любовь, мать ее.
– Не любовь. Я не знаю, как это называется, я еще не поняла. Но и не этот калейдоскоп из сорванных трусов, как у тебя тут! – крикнула я в ответ.
Вдруг Митя остановился и посмотрел на меня. Молча, долго, раздумывал о чем-то, а потом вдруг бросился ко мне и снова сел рядом. Меня било и трясло, как в лихорадке.
– Ты сама не понимаешь, во что ввязалась! Он ужасный человек. Он уничтожит тебя, понимаешь? Он не остановится, пока не высосет тебя до самого конца, как вампир. Он не способен на любовь. Нет, может быть, это и неправда. Он, скорее всего, вполне способен на любовь, но это все равно кончится плохо. Смертельно опасно. Он может тебя обидеть, ударить, он непредсказуем.
– Прямо как ты, – бросила я исключительно из злости. – Сын своего отца.
Он замолчал. Это был удар ниже пояса. Я бы хотела забрать свои слова обратно, но это было невозможно. Мир разлетелся на мелкие кусочки. Митя сжал кулаки, подошел к моему шкафу, раскрыл дверцы и принялся выкидывать вещи на пол. Он не разбирал, выкидывал целыми полками, вытаскивал и опрокидывал ящики, бросал на пол платья прямо с вешалками.
– Спятил? – Я подпрыгнула и попыталась его остановить.
Он отшвырнул меня, я упала на пол, а он на меня даже не посмотрел.
– Ты уезжаешь, – спокойно сказал он. Слишком спокойно, значит, ярость клокотала внутри, как в вулкане. – Я ведь тебя предупреждал.
– О чем? – Я и думать забыла о том, что он сказал мне больше года назад.
– Мне все равно. Ты уезжаешь. И больше никогда здесь не появишься. Я не собираюсь становиться свидетелем твоей драмы.
– Да нет никакой драмы! – заорала я. – Что ты с ума сходишь? Ничего нет, и ничего не будет. Что бы твой отец ни сделал тебе, он уже другой. Черт, да он же врач! Он меня никогда и пальцем не тронул. Ты на него наговариваешь. Почему ты его ненавидишь?
– Мне все равно, что ты думаешь. Мне все равно, – говорил Митя, как зомби, и кидал вещи на пол.
Все было кончено, и я не могла ничего исправить. Через полчаса я оказалась на улице с двумя сумками вещей, забитых туда в случайном порядке. В джинсах лежали телефон и все мои деньги. Во внутреннем кармане пуховика – паспорт и студенческий билет. И я осталась одна, на миру, с двумя вопросами, типичными для России. Кто виноват? И, главное, что делать.
Откуда он узнал? Где я ошиблась? Была ли вообще допущена ошибка или он зашел ко мне в комнату с дикой теорией, которая вдруг пришла в его умную, набитую высшей математикой голову? Зашел с теорией, вышел с фактом. Сыграл партию в мафию. Блицкриг. Легкая победа.
– Черт, черт, черт! – бормотала я, давясь слезами на холодном февральском ветру, а старинные стены Донского монастыря смотрели на меня без сочувствия и без интереса.
Я посмотрела на запястье, но часов там не было – они остались в квартире, на тумбочке, куда я их всегда клала перед сном. Который же час? Поздно? Слишком поздно? Слишком поздно, чтобы все исправить?
Я огляделась. Улица была почти совершенно пуста, пронизывающий ветер поднимал с земли серый снег. В центре города снег всегда грязный, а в феврале вообще ужасен. Я заметила ссутулившуюся фигуру куда-то спешившего горожанина и бросилась к нему. Он дернулся в сторону, заметив меня – fight or flight response.
– Время! – пробормотала я, тяжело дыша. – Время не подскажете?
– Сейчас, – ответил он, успокаиваясь, но вместо того, чтобы посмотреть на часы, достал из кармана телефон, посмотрел на экранчик и сообщил время. Половина девятого, а небо темное, низкое, как черный кафель.
– Спасибо, – сказала я спине уходящего прохожего.
Вспомнила: у меня и у самой есть телефон, причем не дешевый, как его, а дорогущий и модный смартфон. Подарок любовника. Нежного, страстного, помешанного на мне любовника, которого его сын считает чудовищем. Мысль на тысячу вольт пронзила меня молнией. Что, если Митя прав?
– Нет! – сказала я самой себе и дрожащими руками достала мобильник из кармана черной сумки с ручкой через плечо.
Глава 13
Твой дом – моя крепость
– Нам нужно поговорить, – сказала я, надеясь, что мой тон убедит лучше всяких слов.
Но эмоции, видимо, не проходили сквозь сотовые сети. Дмитрий был где-то, на каком-то ужине в честь открытия какого-то нового отделения в какой-то больнице. Там теперь будут учить и образовывать молодых врачей. Больница на другом конце города, ужин – в ресторане где-то там же. Дмитрий – почетный гость и ключевой спикер. Я – под стенами Донского монастыря, на ветру, с вопросами, без ответов на которые я отказывалась двигаться дальше по жизни.
– Ты хочешь поговорить сегодня? – удивился он. Люди где-то рядом с ним расхохотались. Ветер, какой же холодный ветер. – А сколько времени?
– Времени у нас почти не осталось, – пробормотала я, чем только еще больше его перепугала. У меня заледенели руки, и я чуть не выронила мобильник. – Я могу подождать тебя… где скажешь, мне все равно.
– А где ты сейчас? – Голос стал обеспокоенным и строгим, как у родителя, который волнуется за ребенка, опоздавшего на автобус.
– Ты слышишь? Нам нужно поговорить сейчас! Нам нужно поговорить или… или между нами все кончено.
– О чем ты вообще? – вспылил он. – Ты что, выпила? Ты нетрезва!
Последнее было сказано утвердительно, это не был вопрос. Только так Дмитрий мог объяснить мою последнюю фразу.
