– Ты все там же живешь? – спросила я, поддевая носком туфли листья на тротуаре. – У монастырского кладбища?
– Не хотел переезжать, думал, может, ты вернешься. Может быть, я тебе понадоблюсь.
– Я выхожу за него замуж.
– Знаю. Я поэтому и пришел, – грустно ответил он.
– Отговаривать? – усмехнулась я. – Самое время.
– Отговаривать? Нет. Я знаю, поверь, что это невозможно. Просто… я теперь буду рядом. Вот что я хотел тебе сказать, Соня: если ты вдруг почувствуешь, что я тебе нужен, что… вдруг тебе станет трудно или просто захочется поговорить с кем-то, ты знай, я тут. Я никогда больше тебя не оставлю.
– Почему? – поразилась я совершенно искренне.
Митя ничего не ответил, только залез во внутренний карман ветровки, достал оттуда шариковую ручку и вывел на моей ладони номер телефона.
– Это мой мобильный. У меня теперь тоже мобильный телефон.
– Последний из могикан, – кивнула я. – А я ненавижу телефоны. Иногда мне кажется, что это такой поводок, невидимый такой поводок с ошейником, чтобы никогда уже никто не сорвался.
– Значит, теперь такой поводок у тебя есть от меня, – улыбнулся Митя. – Тебя проводить?
Мы пошли по набережной, но не в сторону дома, а просто по реке. Митька болтал без умолку о магистратуре, о том, что после нее пойдет в аспирантуру – тогда уж он точно в армию не уйдет, «он слишком стар для этого дерьма». Мы говорили о чем угодно, но только не о том, что нас обоих действительно, по-настоящему волновало. Только когда мы неожиданно обнаружили, что ушли далеко, практически до самого парка Горького, так заболтались, я поняла, что не могу не спросить. Я остановила его, взяла за руку.
– Скажи, ты сожалеешь о том, что сделал?
– Ты имеешь в виду…
– Я понимаю, ты был совсем ребенком и наверное, не осознавал, что делаешь, но все-таки я этого не понимаю.
– Чего ты не понимаешь? – зло процедил он. – Чего именно ты не понимаешь? Он, на минуточку, не был идеальным мужем. Да, мама, конечно, тоже всегда была такой… вся на эмоциях. Но он ведь ее обижал, ты не можешь не понимать, о чем я говорю. Теперь ты должна понимать, Соня, что быть с моим отцом – совсем не сахар. Люди доходят до предела и в отчаянии они способны на то, на что никогда бы не решились в нормальном состоянии.
– Но не ты. Я не могу поверить, что ты всерьез хотел его смерти.
– Уж поверь, его смерть меня волновала в тот момент меньше всего.
– Ты защищал мать, я понимаю. И все же… если бы ты мог все вернуть назад? Он не такой плохой человек, понимаешь.
– Но и не такой хороший, да? – спросил Митя.
– Мы все не такие хорошие, но это совершенно неважно. Понимаешь, люди – это самое главное. Нет ничего другого, кроме тех людей, о которых мы думаем, перед которыми мы готовы появиться с полотенцем на голове и в разных носках. Люди не должны быть хорошими, не могут быть до конца честными, не могут не совершать ошибок. К примеру, взять хоть меня…
– Уж ты насовершала ошибок, да! – согласился Митя агрессивно, но я сделала шаг ему навстречу.
– Да уж насовершала. Я же врушка, слышишь? Я всегда говорила неправду, не потому что правда для меня непереносима, а потому, что я не вижу в этом большой проблемы. Не слова важны, а люди. К примеру, вот ты хотел жениться на Ларисе. А я не хотела этого, и всего одной маленькой капли правды оказалось достаточно, чтобы все разрушить. Ты хоть помнишь Ларису?
– С трудом, – соврал он. Лицо его потемнело, глаза снова стали как тучи.
– Она ничего не отсылала тебе, никаких фотографий. Это я тогда… как бы это правильно назвать… воспользовалась ситуацией. Она забыла выключить компьютер, а твой адрес выпал, стоило забить в адресную строку твою фамилию, понимаешь?
– Это… была… ты? – выдохнул он.
– Да, это была я. Еще немного правды, которая ничего не изменит, но все ухудшит и сделает всех несчастными. Люди ошибаются. Думаешь, я потом сожалела о сделанном? Да ни дня. Лариса была тебе не пара, она бы сделала тебя несчастным, но ты бы женился на ней, ты завел детей, страдал от ее измен. Так что получается, моя ложь спасла тебя от неминуемого болота, в котором бы ты завяз? А теперь ты расправишь плечи, вознегодуешь и снова вышвырнешь меня из своей жизни?
– Я не могу поверить… – бормотал он.
– Уж поверь. Я сделала это.
– Нет, Сонька, в то, что ты отправила мне это письмо, я легко могу поверить. Ты права, я знаю тебя достаточно, чтобы поверить – ты способна на все, особенно если решишь, что так будет лучше, правильнее. А вот в то, что ты считаешь, что я развернусь и уйду…. Да я тебе спасибо сказать должен.
– За что? За то, что разбила тебе сердце?
– Ты отправила мне фотографии, но на них ведь была она, правда? Ты же не ищешь легких путей, Соня. Скажи мне, неужели ты не понимаешь, что нельзя выходить замуж за моего отца?
– Неужели ты не понимаешь, что я вообще мало чего решаю, иначе этой истории не случилось бы вовсе. Я нарушаю свои обещания только в самых крайних случаях, а тут как раз такой. Я люблю его вовсе не за то, что он хороший человек или хороший муж.
– А за что ты его любишь?
– Еще скажи: он же старше тебя на двадцать четыре года! – Я махала руками в такт словам и искусственно смеялась. – Ты же знаешь, я сама кузнец своего несчастья.
– Значит, ты и сама уверена, что будешь несчастлива? – изумился Митька.
Я задумалась. Сегодня утром, когда я собиралась в университет, Дмитрий задержал меня в дверях и потребовал на полном серьезе, чтобы я переоделась. Встал в дверях нашей квартиры и сказал, что я позорю его, позволяя себе выходить в свет похожей на какую-то дешевую хиппушку. Добавил, что теперь, когда у меня есть достаточно приличной одежды и косметики, я просто обязана вести себя соответствующе. Я уже не в первый раз слышала про «соответствующе», но впервые я узнала, что выгляжу как «дешевая хиппушка» и еще много другого. Я потребовала выпустить меня, но вместо этого Дмитрий одним движением разодрал мой балахон – от плеча до манжета, сначала с одной стороны, затем с другой. Я ему не мешала, так меня потрясло то, что он сделал. Балахон упал на пол. Я осталась в белье и колготках.
Тогда я стащила с себя остальное – все, что на мне было надето. Дмитрий говорил, чтобы я не сходила с ума, но было поздно. Я так сцепила зубы, что слышала хруст. Подхватила с пола изорванный «хиппушкин балахон», остальные вещи и как была, совершенно голая, бросилась из квартиры. Дмитрий хватал меня за руки, а я запихивала любимый рваный балахон и остальную одежду в мусоропровод и молилась, чтобы соседи вышли и увидели эту пикантную сцену у лифта. Пусть весь мир придет посмотреть на меня.
В какой-то момент Дмитрий все же сгреб меня в охапку и затащил обратно домой. Битый час я просидела в комнате – голая и заплаканная, а рядом со мной лежали одежда, которая, по мнению будущего мужа, мне подходила. Он уверял, что это – только дело привычки. Темные брюки, шелковая блузка, серый тренч. В конце концов, если уж я так не хочу – черт с тобой, носи что хочешь. Но я нацепила брюки, намазала губы розовой, естественной, в тон губам помадой. Драгоценности. Красивая молодая женщина, стройная, достойно одетая, воспитанная, улыбается, только пьет чуть больше шампанского, чем надо. Буду ли я счастлива? Как быстро я пожалею, что сказала «да»? Могу ли я сказать «нет», даже если это представляется единственным выходом из положения? Я не знала, что сказать Мите, поэтому рассмеялась.
