– Вы говорите страшные вещи!
– Такова жизнь, – пожав плечами, произнес Максим. – Люди слушаются только тех, кто, с одной стороны, крепко держит их за яйца, норовя оторвать, а с другой – решает проблемы. Их, не свои. И чем выше люди сидят, тем ярче это проявляется. – После чего парень достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги и положил на стол. Он его заготовил заранее, понимая, что такой разговор возможен. – Это мое очередное прошение об отставке. Вы тащите свою семью в могилу, не желая драться за нее. Думаете, Бог защитит вас? Опыт Карла I и Людовика XVI вас ничему не научил? Он, – Максим скосил глаза наверх, – даровал нам свободу воли. Что сами наворотили, то и расхлебываем. Если вы не желаете защитить своих близких, то я прошу вас, я вас умоляю – дайте мне возможность спасти мою Таню…
Сказал. Встал. Кивнул. И вышел из кабинета, оставив Императора сидеть за столом с оплеванным и совершенно потерянным видом.
Глава 4
1915 год, 10 мая. Петроград
Михневич сидел в своем кабинете и работал с бумагами. Вчерашний разговор с Меншиковым дал очень много поводов для размышления, а также идей. Это все требовалось не только зафиксировать на бумаге, но и осмыслить. Чем он и занимался, зарывшись с головой.
Вдруг дверь внезапно и довольно резко открылась.
Николай Петрович хотел было уже возмутиться и наорать на столь невежественного гостя, но вместо этого вскочил, вытянулся по стойке смирно и гаркнул:
– Здравия желаю, Ваше Императорское Величество!
Император был не в духе. Мрачный, хмурый и явно не выспавшийся. Михневич никогда раньше не видел и не слышал, чтобы Государь имел ТАКОЕ выражение лица.
– Доброе утро, – тусклым голосом произнес он. – Как ваш отчет? Готов ли?
– Какой отчет, Ваше Императорское Величество? – предельно осторожным и вкрадчивым тоном поинтересовался генерал.
– Великому князю Николаю Николаевичу. О маневрах отдельного лейб-гвардии эскадрона.
– Он… э-э-э… – попытался что-то сказать Николай Петрович.
– Он не готов?
– Никак нет, Ваше Императорское Величество!
– Почему тянете?
– Я как раз над ним и работал.
– Вот как? Замечательно. Покажите, – произнес Государь и устало опустился в кресло.
Михневич нервно сглотнул и достал рапорт, написанный заранее для подачи Главнокомандующему. Передал его Императору. И промокнув лоб от пота, остался стоять, не решаясь сесть все то время, пока его незваный гость читал.
– И что это такое? – наконец спросил Николай Александрович, небрежно швырнув бумаги на стол.
– Наброски рапорта, Ваше Императорское Величество.
– А я думаю, что это ЧУШЬ! – Произнес Государь, сверкнув глазами.
Это было НАСТОЛЬКО удивительно, что Михневич даже глаза выпучил. Всегда спокойный, выдержанный и тщательно выбирающий выражения человек, боящийся лишний раз словом обидеть собеседника, был в чрезвычайном раздражении. Да. Именно так. И едва сдерживал это.
– Но… – пробормотал Михневич. – Николай Николаевич…
– Я даю вам сутки, чтобы все переделать. Подадите рапорт мне. И только после моей визы перешлете Николаю Николаевичу. Вам ясно?
– Так точно, Ваше Императорское Величество!
– Вопросы есть?
– А… а что писать?
– Все, что видели, то и пишите. Честно. Как и до́лжно русскому офицеру. Ведь вы, я надеюсь, верны присяге?
– Так точно! – гаркнул Михневич, еще сильнее вспотев. Прохладный пот прямо-таки заструился по его спине, стремительно увлажняя исподнее. Да и по вискам, по шее… всюду тек…
– Это хорошо, – скептическим тоном отметил Государь. – А то мне на мгновение показалось, что вы ей изменили.
– Никак нет! – выкрикнул Михневич, еще и побледнев до кучи.
Николай Александрович едва заметно усмехнулся, разглядывая начальника Главного штаба Русской Императорской армии. В былые дни он никогда бы себе не позволил так разговаривать с уважаемым офицером. Но вчерашние слова Максима его словно изменили.
Первые несколько часов в его душе шла борьба. Отчаянная борьба всего нутра с теми кошмарными словами, что ему озвучили. Но чем больше он думал, тем хуже ему становилось. Да, Император мог проверить не все. Во всяком случае, быстро или в разумные сроки. Однако то, до чего Николай Александрович смог в тот день дотянуться, полностью подтвердило слова Максима. И это было страшно. Очень страшно. Невероятно. Просто до оцепенения. Потому что Император впервые ощутил запах смерти, который угрожал не столько ему, сколько безумно любимой им Александре Федоровне и детям… его детям…
Он не спал всю ночь.
Не смог.
А утром не устоял перед напором обеспокоенной супруги и все рассказал. Побледневшая. С плотно сжатыми губами и сердитым взглядом, Императрица довершила разгром:
– Вчера я имела разговор с Марией Федоровной, – тихо произнесла она.
– И?
– Максим просил ее примириться со мной.
– И она его послушала? – немало удивился Государь, прекрасно зная, что его мать и супруга были как кошка с собакой, не перенося друг друга на дух. И конкурируя.
– Видимо, – неохотно кивнула Императрица. – Во всяком случае, она опасается за нас всех. И особенно за детей. И готова ради их благополучия пойти на многие уступки. Взаимные.
– Она тоже думает, что за всем этим стоит Ник Ник?
– Она не знает. Но в армии за ним держится прозвище «Лукавый»
[26] за любовь к работе за кулисами и злой, высокомерный характер, чрезмерное честолюбие и непомерную жажду власти. Верные ей люди дали на Ник Ника очень опасные характеристики. Кроме того, она считает, что именно от него исходят гнусности про наших дочерей. Мария Федоровна считает, что так он мстит ей за запрет сочетаться морганатическим браком с Бурениной в 1892 году. Помнишь? Он тогда просил твоего отца дать ему дозволение взять в жены дочь мелкого лавочника и поначалу получил согласие. Но вмешалась твоя мама, и ему отказали. Видимо, он не простил и не забыл.
– Вот, значит, как… – покачал головой Николай Александрович. – Получается, что Максим прав?
Александра Федоровна тогда лишь молча кивнула, не в силах подобрать слова. Ей самой как-то нехорошо стало от осознания близкой смерти, нависшей над всеми ними. А главное – над их детьми…
