Если в Антверпене, Бреде и Хертогенбосе основной проблемой Оранского было сдерживать протестантов, то ближе к испанской линии фронта — убеждать дворян и патрициев принять принципы «Религиозного мира». С большим сопротивлением, католический патрициат Мехелена принял их в октябре 1578 г. Но Мехелен, как и Лилль, был городом, где католики пользовались существенной поддержкой населения, и при получении новостей об антикатолическом восстании в Антверпене в мае 1579 г. католики Мехелена восстали и напали на протестантов. Чтобы восстановить спокойствие в городе, власти Антверпена были вынуждены вывести из него все протестантские войска. С ними бежали около 600 бюргеров-кальвинистов. Католический патрициат, управлявший Мехеленом, продолжал заверять Маттиаса и Штаты в своей лояльности режиму Штатов, но такие заверения внушали мало доверия. В обстоятельствах 1579 г. приверженность католицизму на юге страны означала, в первую очередь, готовность вести переговоры с испанцами и стремление к скорейшему окончанию войны. В течение считанных недель после изгнания протестантов городской совет Мехелена вступил в переговоры с доном Хуаном, а затем с его преемником на посту генерал-губернатора, Александром Фарнезе, герцогом Пармским
.
[67]
Напротив, в Генте, Брюгге, Брюсселе и других радикально настроенных кальвинистских городах Фландрии и Брабанта наблюдалась прочная приверженность Восстанию и желание разорвать все связи с испанским королем и его приверженцами. Но каков был политический подтекст этого радикального фламандского и брабантского Восстания конца 1570-х и начала 1580-х гг.? В своей основе это была стихийная реакция против узкопровинциальной политической структуры, сформированной с начала XV в. бургундскими и габсбургскими властями и движение за возврат к тому, что можно назвать «системой городов-государств», характерной для средневековой Фландрии и Брабанта
. Общая тенденция Восстания во Фландрии, после кальвинистского переворота в ноябре 1577 г., проистекала из сформировавшейся институциональной среды — основанной на провинциях, и в первую очередь на уникальном внутреннем единстве Голландии — которая подпитывала и поддерживала Восстание к северу от рек и которой предстояло заложить основы Республики, уже обретавшей там свои очертания. Три великих фламандских города под управлением новых кальвинистских режимов стремились возродить свое былое могущество и автономию, по сути, городской суверенитет, при этом каждый из них в своем округе полностью держал в подчинении небольшие города и сельские районы.
ДВОЕ НИДЕРЛАНДОВ
События 1576–78 гг. не столько вызвали глубокий раскол между севером и югом Нидерландов, сколько открыли и расширили уже давно существовавшую глубокую брешь. Вполне возможно, что отдаленные от моря северные провинции и Фрисландия не слишком стремились войти в орбиту влияния Голландии. Но ироничная логика ситуации заключалась в том, что они неизбежно были вовлечены в голландскую сферу контроля, тогда как все попытки Генеральных Штатов в Брабанте расширить свое влияние к северу от рек постигала полная неудача
.
В структурном отношении, различия в общественном укладе, экономической жизни и религии между севером и югом были многочисленными и далеко идущими. Но решающее различие в конце 1570-х гг. заключалось в том, что юг был очень слабо объединен вокруг своего политического центра, Брабанта, и был охвачен глубокими внутренними раздорами, тогда как север страны представлял более однородное целое, сравнительно монолитный блок, внутри которого отсутствовали крупные междоусобные распри. Отчасти различие между севером и югом было обусловлено существовавшими в них политическими и общественными институтами: на юге было две основных провинции, и обеим не хватало внутреннего единства
, тогда как на севере существовала только одна, занимавшая ведущее положение — Голландия, и она была более сплоченной, не только, как в прошлом, в финансовом отношении и по части морской деятельности, но и в отношении религиозной политики. Отчасти, это был фактор религии: католическая поддержка была значительно сильнее на юге, особенно (но не только) в валлонских провинциях. Отчасти, это был фактор социальной структуры: на юге, где было большее количество поместий, чем на севере, дворяне, духовенство и городской патрициат были более могущественными, — комплекс правящих элит, который отличался от большого и богатого среднего класса, и мог более умело подавлять выступления народных масс, чем на севере. Союз принца Оранского с городскими олигархиями Фландрии и Брабанта привел к тому, что от него отвернулось дворянство, с одной стороны, и цеха — с другой
.
В прошлом Нидерланды к югу от рек всегда обладали большим политическим влиянием, чем северные области. Но ситуация в мятежных Нидерландах в 1576–78 гг. все больше угрожала нарушить этот традиционный баланс, и, как отмечали некоторые брабантцы, «сделать провинцию Брабант, и сам Антверпен, всего лишь бастионом для Голландии и Зеландии» («mettre le pays de Brabant, et mesmes Anvers, pour ung boullevart de ceulx de Hollande et Zeelande») вместе с Гелдерландом
. Прежде всего, постоянное продвижение испанских войск в южном Брабанте и Люксембурге в 1578 г. заметно уменьшило территорию на юге, которая еще оставалась под контролем мятежников. Более того, режим Маттиаса, Оранского и Генеральных Штатов в Антверпене оказывался все менее способным справляться с партикулярными политическими и религиозными тенденциями городов и местностей, номинально им подчинявшихся. Голландия, напротив, не только укрепила свое единство в результате происходивших на ее территории в 1572–74 гг. военных действий, но и эффективно консолидировала свое главенство над остальной частью севера.
Важным шагом в этом процессе стала «Уния» Голландии и Зеландии, заключенная в июне 1575 г.
Это соглашение впервые создало совместную (при этом исключительно протестантскую) политическую, военную, финансовую и религиозную среду, эмбрион государства, которое было учреждено впоследствии в 1579 г.
Это нарождающееся северное государство приняло общее законодательство и административную структуру, единое военное командование, единогласно поставило Оранского во главе правительства, обязав Его Превосходительство поддерживать обряды реформатской евангелистской религии, запретить и пресекать отправление обрядов католической религии, но, в то же самое время, гарантировать, что ни одно частное лицо не будет подвергаться преследованию или наказанию за его, или ее, личные религиозные убеждения или совершение религиозных обрядов
. Тем самым зарождающееся Нидерландское государство впервые в истории гарантировало индивидуальную свободу совести. Тесно связанным с заключением союза Голландии и Зеландии — основой позднейшей Нидерландской Республики — было основание, вскоре после «Унии», нового университета в Лейдене, в котором должны были обучаться студенты из Голландии и Зеландии
. Лейденский университет был сознательно создан его основателями, во главе с Оранским, в качестве «питомника» интеллектуальной элиты нового государства и новой «государственной» Церкви. Его цель заключалась в подготовке чиновников, священнослужителей и других получивших высшее образование лиц для службы в учреждениях нового государства. Существовало также осознанное намерение сделать университет интеллектуальным бастионом против «тирании» и религиозного гнета
. Естественно, между союзом Голландии и Зеландии и более широкой нидерландской государственной структурой во главе с Генеральными Штатами в Брюсселе существовало определенное пересечение функций. Но по главным вопросам Голландия и Зеландия проводили собственную политику, игнорируя Генеральные Штаты. Штаты Зеландии отклонили требования Брабанта о субсидиях, заявив, что в вопросах сбора денег и вербовки солдат для войны Зеландия будет действовать, в соответствии с условиями ее унии с Голландией, только совместно с этой провинцией
.
