Нет, ничего ему уже не надо, не будет он принимать никаких решений, пошли они все лесом, а равно и лугом. Так и надо ему сказать…
Суббота увидел, как стали печальными глаза отца Михаила, хотел остановиться, но не мог, язык уже сам говорил жестокие и бессмысленные слова – впрочем, чего и ждать от речи мертвеца, который похоронил себя, еще будучи живым. Мертвец, который при жизни думал о деньгах, чтобы продлевать жизнь. А зачем, спросите, нужно ему было продлевать жизнь? Да затем, чтобы снова и снова думать о деньгах.
Конечно, если бы ему сейчас сказали, что так выйдет, он бы жил совсем иначе – обзавелся бы друзьями, женой, нашел себе цель в жизни, ценил каждое мгновение. Но теперь что уж говорить – после смерти кулаками не машут. И он, Суббота, тоже не станет, хотя всю жизнь чувствовал себя особенным, не таким как все, призванным к какой-то необыкновенной миссии. А что это за миссия, так и не понял, и не двинулся ради нее ни на шаг от обычных бытовых забот.
Все это было у него на кончике языка, хотя кому и зачем он стал бы жаловаться – посмертному видению, вспыхивающему искрой в растворяющемся сознании? Но до того, как искра эта погасла окончательно и тем подтвердила бы его догадку, подул ледяной ветер. Ветер этот был подобен раскаленному мечу, срезал мясо с костей и крошил сами кости. Суббота увидел, как под ветром этим растворяется, обращается в черный прах и рассыпается отец Михаил. Некоторое время еще держалось, опертое на одну пустоту, бородатое лицо, да губы силились сказать что-то важное, но вот и они пропали, исчезли. Взамен воздвиглась вокруг живая, грозная, черная пустота. Она глядела на него мертвым лицом, глядела и не могла наглядеться – до замирания, до дрожи, до последнего вздоха.
– Кто ты? – спросил у пустоты Суббота.
– Я – хаос и закон, – проговорила пустота. – Я – преступление и наказание, я – жизнь и смерть. Я – Дий, повинуйся мне!..
И тут Суббота проснулся. Вокруг были белые стены, сам он лежал на белом диване, а за тяжелой бронированной дверью несли невыносимую вахту двое черных из отдела воплощения – Суббота знал это точно. И если бы сейчас отправили целую армию, чтобы спасти его, армии этой пришлось бы бесславно отступить, он знал и это тоже.
Но надежда – дело безумное, безумнее даже, чем мечты, и на разум не опирается. Вот поэтому несколько секунд он еще прислушивался, надеялся на что-то. Но нет, никакая армия не спешила ему на помощь. Нечеловеческая тоска обуяла Субботу. Значит, все это не сон, он не умер и сидит теперь в тайном хранилище Гениуса, откуда нет выхода живому, а может, и мертвому тоже нет.
Вчера… или нет, это было целую вечность назад, Гениус-Лоцман заявил, что надежно спрячет его от происков Дианы. Суббота, помнится, не сказал ни да, ни нет, но его мнение, похоже, тут и вовсе никого не интересует. Отныне он будет сидеть в этой комнате, как та белка в деревянном колесе, которая быстрым бегом лап производит необходимое электричество. Белка песенки поет и орешки все грызет… Его же колесо – сон, его электричество – видения. Пока он видит Архангела – не важно, кто это, точно ли архангел, или спятивший на богословской почве террорист – да, так пока он видит его, он нужен. Потом с ним расправятся. Теперь он в этом не сомневался.
Ему вспомнился окровавленный депутат. Тоже небось попросили продавить какой-нибудь законопроект, наобещали кучу денег, а потом взяли за жабры – и в казематы, упражняться на нем, как на живой кукле, в тайных боевых искусствах. О, Суббота далеко не дурак, он знает, что за нравы в большом бизнесе и политике – тем более что в России это обычно одно и то же. Только вот где были его мозги раньше, когда надо было, очень надо сказать «нет» этому проклятому хилиарху со всем его проклятым легионом?
Конечно, за все надо платить, но не так же буквально и не так дорого… Какого черта он согласился тогда? Ведь он же не хотел, и даже отказался… Опять виной всему деньги, жадность, деньги. Такая ничтожная вещь, а такая ужасная!
А проклятые интриганы Гениус и Леонард? Они же все продумали на несколько ходов вперед. И на каждый его шаг у них было свое средство. Негодяи, башибузуки, мерзавцы! А Диана, непотребная девка? Только притворялась, что любит его, завлекла в сети, это из-за нее он тут сидит…
Так, или примерно так, думал Юрий Алексеевич Суббота сейчас. Настоящих его мыслей вслух передать мы не возьмемся – мысли эти могут оскорбить скромность не только юной девы, но даже много повидавшего водителя грузовиков.
Его трясло от негодования. Он хотел бежать к двери, бить в нее кулаком, кричать, требовать… Чего же требовать-то, вот что было непонятно. Может быть, адвоката? Но на кой черт адвокат в этом странном измерении? Здесь, похоже, и физические законы не очень-то действуют, не говоря о юридических…
Дверь неслышно открылась, в комнату вошел черный в очках. В руках он нес поднос. На подносе высилась бутылка карамельного «Далмора», бокал, еда: трюфели, черная икра, сыр рокфор, еще что-то столь же неубедительное.
– Как спалось? – осведомился черный.
– Идите к черту, – невежливо отвечал Суббота, решительно берясь за бутылку.
– Бокал? – пузырь богемского стекла был любезно поднесен к его носу.
– К черту, я сказал! – прорычал Суббота, отвинтил пробку и опрокинул виски прямо в рот, закашлялся, заперхал, брызнул, облился, стал утираться рукавом.
– Зачем же так себя терзать? – с укоризной спросил черный. – Есть же посуда…
Терзать себя, действительно, не было необходимости. И виски из горла доставляло Юрию Алексеевичу мало удовольствия, все же он был алкоголик культурный, с остатками невытравленной интеллигентности. Но так сейчас были противны Субботе все черные, что он, кажется, готов был опорожниться посреди комнаты, лишь бы оскорбить их, привести в ярость. Однако все зря: охранник был холоден – то есть абсолютно.
– Вот бумага, ручка, ноутбук, если пожелаете, – все это как по волшебству оказалось на письменном столе. Суббота недобро покосился на ноутбук.
– А это еще зачем?
– Записывать, что приснилось, – осклабился черный.
Нет, все-таки можно их зацепить, есть и у них слабые места.
– А нечего записывать, – сказал Суббота. – Ничего не снилось.
И, улыбнувшись сладкой крокодильей улыбкой, с чувством налил себе в бокал виски. Черный смотрел на него без всякого выражения, очки его мерцали первобытным хаосом.
– Ваше здоровье. – Суббота с удовольствием потянул из бокала.
Виски – теперь он это почувствовал – было отличным, будоражило и пьянило одновременно.
– Льда принесите, любезный, – попросил Суббота.
Тот оскалился криво.
– Напрасно вы с нами ссоритесь.
– С вами? – высокомерно удивился Суббота. – Да я вас знать не знаю и знать не хочу. Ваше дело – тарелки выносить.
– Князь не любит строптивцев… Все равно все будет по его.
Суббота взглянул прямо в холодную неподвижную морду охранника.
