А однажды Тед сидел в кабинете за столом, в трусах и майке. Его губы под нейрошлемом двигались, уголки рта подергивались. Мне понадобилось перезапустить зависший модем. Нагнувшись над столом, я заметила небольшую каплю, материализовавшуюся на поверхности, прямо в центре светового круга от настольной лампы. И еще одну. Следующая капля упала мне на руку. Сначала я подумала, что Тед пускает слюни, но потом увидела, что от его дрожащих сосков стекают по животу тонкие струйки белой жидкости.
На дороге показались желтые сервисные роботы, нагруженные массивными катушками с проводами. Точно гигантские черепахи, они медленно проследовали на другую сторону и скрылись среди корявых альпийских деревьев, над которыми проходил кабелепровод нейрографической сети.
Бензином удалось разжиться в Кук-Стейшн: я залила полный бак и на всякий случай взяла еще две канистры, которые поставила в багажник. Ресторан не работал, и я купила в магазине сэндвич, копченую говядину и несколько банок газировки. Вышло солнце, мы сели на заднее сиденье, я перекусила и отдала остатки сэндвича Скипу, который побежал кормить местных бурундуков.
– По-моему, ты подхватил бурундукоз, – сказала я.
Через некоторое время он сел и уронил голову мне на плечо.
– Устал? – спросила я.
Скип кивнул.
– Я тоже. Давай отдохнем немножко.
Когда я проснулась, снова шел дождь. Скип стоял поодаль на гравийной дорожке, вглядываясь в кусты. Подойдя ближе, я увидела между двумя стволами деревьев одинокую беленькую собачку породы чихуахуа, в крошечном пальтишке, она дрожала и смотрела на нас, подняв острые ушки.
– Пойдем, Скип, – попросила я. – Надо ехать. – Схватила его за руку, и мы вернулись к машине.
В Начале сотворил Бог нейрон, и когда через трехмерную матрицу нервных клеток в головном мозге потекло электричество, возникло сознание. Чем больше нервных клеток, тем лучше. Наш мозг содержит сотни миллиардов нейронов, поэтому именно мы, а не шимпанзе, готовим лазанью. Повторюсь: никто не понимает, как все это работает. В шестидесятые годы нейроника уделяла основное внимание нашей способности читать, копировать и отправлять информацию в мозг, а самым крупным ее открытием стал способ мгновенно передавать эту информацию от пилота к беспилотному летательному аппарату. Нейронику никогда не интересовало наше понимание разума. В ее основе лежит технология «вырезать и вставить», разработанная с целью создания удобного пользовательского интерфейса для усовершенствованных роботов, построенных по заказу военных в начале семидесятых годов. Всего лишь джойстик с расширенными возможностями.
Итак, если человеческий интеллект формируется во взаимодействии сотен миллиардов клеток мозга, что произойдет, если подключить их к еще нескольким сотням миллиардов? Можно ли на нейронном уровне связать два мозга или более? Если да, то какой тип сознания может возникнуть из такой значительно более крупной нейронной матрицы?
Кое-кто полагает, что коллективный разум сформировался внутри военной сети нейрографов во время войны как побочный эффект от невероятного количества нервных клеток, связанных друг с другом. Даже придумали термин: межцеребральный интеллект. Те же самые люди считают, что это высшее сознание пытается принять физическую форму, воздействуя на репродуктивные циклы пилотов, управляющих дронами. В таком случае именно на нем лежит ответственность за всех мертворожденных детей во время войны. Свое сообщество они именуют Конвергенцией. Я бы, наверное, отмахнулся от них, как от очередного технокульта Новой эры, если бы семнадцать лет назад не увидел того, что двигалось по снегу на острове Чарлтон.
Калифорнийская долина
Шоссе 88 наконец спустилось в долину с упорядоченной сетью автодорог. На первый взгляд мир по эту сторону гор еще не остановился. Под красными сигнальными огнями нейрографических башен неспешным потоком текли автомобили; люди, не затронутые цепной реакцией, начавшейся в глубине материка, занимались обычными делами. Меня это не обрадовало. Чем больше проблем у полиции и не в меру любопытных граждан, тем меньше внимания они обратят на мою скромную персону. Строго говоря, я украла машину, да и оружие, и если нас остановят – игра окончена. Я, сколько могла, избегала крупных магистралей и старалась держаться подальше от больших городов. Теперь движение становилось все более оживленным, и я запаниковала. Нас кто-то увидит. Нас точно увидят и остановят. Так нельзя, надо съехать с дороги.
Сперва я хотела просто припарковаться где-то в укромном местечке и подождать в машине, но мне пришло в голову, что полиция очень любит беспокоить автомобилистов, сидящих без дела в укромных местечках. Можно снять номер в мотеле, да денег было в обрез. Кроме того, наверняка потребуют документы. Здесь, где сохраняется видимость нормальной жизни, нельзя привлекать внимание, тем более, что мы так близки к цели.
В конце концов мы все же остановились в небольшом мотеле в городке под названием Мартелл. Документов у меня не спросили. Вообще ничего не спросили. Мужчина за стойкой явно не обрадовался, что пришлось снять нейрозаклинатель. Как только я взяла у него ключ от номера, он вновь надел шлем и унесся в свои грезы.
В комнате ничего не работало: экран телевизора мерцал серой рябью, а кондиционер вообще не подавал признаков жизни. За окном сгустилась темнота, времени на отдых оставалось совсем мало. Скип неподвижно сидел на полу, выстроив перед собой игрушки и бессильно опустив голову.
– Скип, ты соня. Собери игрушки и сядь в кресло, не то в темноте я о тебя споткнусь, – сказала я, поставила будильник на три часа, упала на кровать и уснула.
По деревянному полу патио растеклась вода. В траве желтела лимонным комом вязаная кофта Биргитты. Я включила освещение и постояла у кромки бассейна, глядя вниз. На неподвижной поверхности воды кружились размокшие кусочки картофельных чипсов, а Биргитта мраморной статуей лежала на дне – тяжелое, набравшее воды тело, и светодиоды на заклинателе все еще горели, словно тлеющие угольки. С ее губами происходило что-то странное: они двигались, как у человека, разговаривающего во сне. А потом Тед снял с нее нейрошлем, и она наконец умерла.
