Альбер часто оказывался то в одной, то в другой больнице, где компульсивно мерил шагами коридоры, и психиатры могли без помех изучать его случай. Психическая реакция бегства, аналогичная состоянию после эпилептического припадка — заявила одна школа. Чепуха, возражала другая: истерия, которая лечится гипнозом. Нет, дромомания — этим неологизмом, образованным от древнегреческого названия скакового круга, обозначили состояние, при котором человек испытывает неодолимую потребность податься в бега. Врач Филипп Тисси, наиболее глубоко изучавший болезнь Альбера, поставил диагноз «патологический туризм», который считал формой сумасшествия. Это была эпоха, когда путешествия из привилегии аристократов превратились в массовое явление, что способствовало возникновению таких культовых фирм, как Thomas Cook & Son. Но если лондонские коммерсанты в большинстве своем ограничивались размышлениями, не купить ли у Кука тот или иной тур, перемещения Альбера были «обсессивными и неконтролируемыми», по словам Хэкинга, — «не столько путешествиями с целью познать себя, сколько попытками уничтожить свою самость». Они стали «началом эпидемии маниакальных путешествий».
Как и в других случаях массовой истерии, слух о поведении одного человека спровоцировал сотни подражателей. Безумных путешественников описывали врачи Германии и России, северной Италии и других регионов Франции, помимо Бордо, откуда был родом Альбер. Независимо от подробностей жизни этих мужчин (практически все больные были мужчинами; женщины, будь то больные или здоровые, редко путешествовали в одиночестве по Европе 1880-х гг.) и их скитаний, каждый рассказывал своему врачу, что «был захвачен непреодолимым желанием идти». И «они уходили против собственной воли, бросая все, чтобы утолить эту нужду», согласно тексту диссертации 1892 г., основанной на историях болезни восемнадцати лиц с патологической страстью к бродяжничеству — пациентов лечебницы Тисси в Бордо. Впрочем, мания путешествий закончилась так же быстро, как и началась. «Компульсивное бесцельное скитальчество как медицинский феномен» наблюдалось с 1887-го по 1909-й г., сообщил Хэкинг, «и впоследствии не повторялось».
Компульсия и психоанализ
Итак, на авансцену выходит Зигмунд Фрейд (1856–1939).
Родоначальник психоанализа считал заболевание, ныне именуемое обсессивно-компульсивным расстройством, самым интересным из психических нарушений, и посвятил ему четырнадцать статей. Однако в эссе 1909 г. он признался, что «до сих пор не смог разрешить ни одного серьезного случая».
Тем не менее Фрейд облегчал состояние своих компульсивных пациентов. Его подход к лечению резко отличался от всей предшествующей традиции, поскольку он анализировал компульсии точно так же, как сны, воспоминания и практически любые другие сообщения пациентов — как символы. К примеру, девятнадцатилетняя пациентка поведала ему о компульсивном ритуале отхода ко сну, без которого не могла уснуть. По описанию Фрейда, она останавливала большие часы в своей спальне и выносила за дверь остальные, в том числе карманные, даже «крохотным наручным часикам… не положено было лежать в ящике прикроватного столика». Дверь между спальнями ее и родителей должна была оставаться приоткрытой ровно наполовину, для чего она подкладывала в дверной проем различные предметы. Она передвигала цветочные горшки и другие сосуды, чтобы исключить их случайное падение, и укладывала подушки в форме бриллианта. Больная встряхивала пуховое одеяло до тех пор, пока пух не перемещался в его нижнюю часть, но, добившись этого, нервозно разравнивала наполнитель, пытаясь разделить пушинки. «Ее всегда преследовало ощущение, что не все сделано, как надо, — писал Фрейд. — Все нужно было проверить и повторить, поскольку то одно, то другое вызывало сомнения».
Современные психиатры, скорее всего, диагностировали бы у пациентки компульсивную потребность сделать «все правильно», питаемую тревогой, которая вспыхивала при нарушении обстановки и размещения предметов в спальне. Фрейд усмотрел в компульсивном ритуале этой молодой женщины скрытый — как обычно, сексуальный — подтекст. Подготовка постели символизировала ее желание забеременеть (устройство гнезда для своего чрева). Часы, настенные и наручные, тоже имели сексуальную символику — «генитальную, поскольку связаны с периодическими процессами», а также потому, что «молодая женщина, возможно, гордилась, что ее менструации точны, как часы». К тому же «тиканье часов можно сравнить с биением или пульсацией в клиторе при половом возбуждении». Женщина — которую он определил как «невротичную» больную с «агорафобией и обсессивным неврозом» — убирала часы, поскольку хотела избавиться от «символов женских гениталий… на ночь», пояснил Фрейд на лекции. Сосуды — цветочные горшки и вазы — также женские символы, и ритуальное избавление от них пациентки перед отходом ко сну диктовалось страхом, что в первую брачную ночь у нее не будет кровотечения и окажется, что она не девственница. Сначала женщина отвергла предложенное им символическое объяснение, заявил Фрейд, но постепенно «приняла все интерпретации» и отказалась от «церемонии в целом».
Фрейд не ограничился рассмотрением компульсивного поведения пациентки как такового и предположил, что обсессии и компульсии чаще всего уходят своими корнями в детство (как и любая психическая болезнь). Если ребенок хотел заняться игрой, продиктованной тягой к насилию или связанной с сексуальностью, но родитель ему воспрепятствовал, конфликт неудовлетворенного желания и запретного действия порождает «вытеснение» психической энергии, питающей желание. Эта энергия оказывается заперта в подсознании и впоследствии, у взрослого, проявляется в обсессиях и компульсиях. Большинство психиатров придерживались, в тех или иных вариациях, фрейдистской интерпретации ОКР со всеми атрибутами — бессознательным, вытеснением, защитными реакциями эго — почти до 1970-х гг..
Фрейда можно назвать «сапожником без сапог», поскольку у него самого была компульсия. Он «не расставался с ручкой, писал везде и всегда и никогда не изменял привычке», отмечает Лидия Флем в его биографии
[39]. Он всегда работал компульсивно, принимая пациентов с утра до позднего вечера, а затем писал до глубокой ночи, обычно до двух или трех часов. Фрейд признавал: «Я действительно не представляю себе нормальной жизни без работы: размышлять и работать — это для меня одно и то же, и ничто больше меня не радует». В признании, перекликающемся с современным пониманием тревоги как основы компульсивного поведения, Фрейд выражал ужас, что слова могут оказаться бессильными, а мысли перестанут его посещать, заключая, что «об этом невозможно думать без дрожи». Он никогда не мог рассчитывать на «продуктивность в любой момент и в любом настроении», у него случались дни, «когда ничего не ладилось» и он «рисковал полностью утратить способность к работе и борьбе». Обратите внимание на последнюю фразу. В ней ясно читается компульсивная потребность писать и лечить, создаваемая тревогой, более того, экзистенциальным ужасом, что однажды он будет на это не способен.
Фрейд обозначал обсессивность и компульсивность термином Zwangsneurose — «невроз принуждения», близким к понятию Zwangsvorstellung — навязчивая (букв. «принудительная») идея, — предложенному австрийским и немецким психиатром Рихардом фон Крафт-Эбингом для обозначения неотступных мыслей. В Англии понятие Zwang стали переводить словом «обсессия», а в США — «компульсия». Термин «обсессивно-компульсивное расстройство» является компромиссным. Таким образом, хотя современные психиатры и ученые старательно подчеркивают двойственную природу этого заболевания — обсессивные мысли провоцируют тревогу, облегчить которую может только компульсивное действие, — исследователи-первопроходцы считали его одноплановым.
