Снег падал медленно.
Как в кино.
– И мне казалось, что если он не слушает, то верит, что я буду жить. А он… я сказал, что… началось… я всегда был откровенен с ним… и надеялся, он скажет, мы справимся… он ведь и о тебе знает… что ты…
Шанс.
Малкольм не произнесет этого вслух, но и не нужно.
– Я… я не знаю, как… я боюсь сделать хуже. Я буду учиться. Учусь, и вообще, но… я действительно боюсь сделать хуже. А если я просто расплавлю тебе мозг?
– Скоро там будет нечего плавить, но это не важно.
Он убрал снежинку с моего носа.
Блин.
В этаком антураже о любви бы говорить, а не… о любви я не умею. Я вообще ее не хочу. И не буду влюбляться. Я просто помогу ему, и Малкольм поймет, что больше не должен находиться рядом. Вспомнит о своих делах или…
Маг жизни ценный приз.
И как понять, кому нужна я, а кому мой дар?
– Он ничего не сказал, понимаешь? Я ждал, а он… промолчал. И через неделю появилось это объявление… оглашение… помолвка… я понятия не имею, кто эта девица, но… понимаешь, он просто вычеркнул меня. Взял и… даже не стал ждать, когда я…
Я погладила его по лицу.
Это сочувствие, и только. Сочувствовать людям нормально. И Малкольм тоже это понимает. Он мою руку взял и прижал ладонь к своей щеке.
– А ты не думал, что все могло быть иначе?
– Как иначе?
Машина посигналила, намекая, что мы за покупками как бы собрались, а не под фонарями обжиматься. Ничего. Потерпят. Им спешить некуда. Я взяла Малкольма за руку и потянула за собой. Как-то… неприятно было думать, что нас разглядывают. Нет, мы ничего такого, зазорного, не делаем, но… пусть Рай цирк в другом месте находит.
– К примеру, он давно уже отыскал эту девушку. И быть может, она ему нравится… и настолько нравится, что он решил жениться. Или ему сказали жениться, потому что да, существовала вероятность, что ты умрешь. Даже если отбросить твою болезнь, один ребенок – мало… вот и решил порадовать тебя братьями и сестрами… и объявления… газеты ведь заранее верстаются, значит…
– Он мог бы объяснить.
– Не сумел.
– Ты его оправдываешь?
Я пытаюсь понять, что вообще делаю в этом переулке.
– Нет. Я хочу, чтобы ты рассмотрел другие варианты. И поговорил с отцом. Прямо. Откровенно. То, что тебя грызет, – я постучала по лбу Малкольма, – тебя же убивает. Понятно?
Ай, да что с ним, дураком, говорить.
Сама такая.
Глава 43
Метель кружила.
Вьюжила.
Водила. Шептала ласково и отступала, манила сделать хоть шаг.
– Замерзла? – щеки коснулась шершавая варежка. – И почему без шарфа? Вся шея вон голая… как маленькая, право слово.
Тедди набросил на плечи тяжелый плащ.
– А сам?
– Если я заболею, ты меня вылечишь. И вообще, у меня куртка зачарованная, а ты свою где покупала? Куцая, что хвост собачий…
Ворчит.
Это не от злости, по привычке старой. Пускай себе. На руки вот дует, продолжая выговаривать.
– Ты вообще зачем сюда пришла? – он заслонил от метели, и Варнелия, вздохнув, призналась:
– Цикл закончился. Анализ.
– И что?
– Ничего.
– То есть?
– Совсем ничего… понимаешь, такого быть не может. Даже вода заряженная дает минимальное смещение, а здесь… будто не вода, будто вообще ничего не было… это… неправильно?
От его портала пахло лесом.
И вывел он на берег старого озера. Затянутое седым льдом, ощетинившееся рогозом прошлогодним, оно было неряшливо и в то же время упоительно красиво первозданной своей красотой. Стена из старых елей сдерживала напор ветра. Он гудел, но где-то далеко, а может, наоборот, очень близко. Качались верхушки. И сами деревья похрустывали, постанывали…
Держались.
– Зачем мы здесь?
Изо рта со словами вырывались облачка пара. Искрились. И сила, пропитавшая и землю, и воздух, отзывалась на тепло человеческое.
– Мне показалось, тебе хочется уйти куда-нибудь…
– Она умерла.
Витгольц вытащил из сумки плед, встряхнул, избавляя от крошек, и разостлал на снегу. Сам сел, а потом потянул ее, а она не стала сопротивляться.
– Кто умер?
– Старуха… бабка Маргариты.
– И что?
– Это я виновата…
– В чем?
– В том, что полезла… помнишь, я попросила тебя волосы его добыть и… я проводила анализ, – она надолго замолчала.
Здесь и вправду было хорошо.
Холодно.
Жутковато, говоря по правде, поскольку смеркаться начинало рано и небо уже окрасилось бледно-лиловым. Луна вот выглянула, хрупкое блюдечко, отраженное в полынье… здесь и летом не бывает жарко.
Мысль лежала на поверхности.
Местные рыбины, выраставшие до воистину огромных размеров, часто поднимались к самой воде. Их черные тени скользили, дразня кажущейся доступностью, но, сколько Варнелия себя помнила, никому не удалось добыть хотя бы одного карпа. Рассказывали, что там, на дне, в древних омутах, обретаются древние же сомы воистину ужасающих размеров.
Здесь не купались.
Не из-за сомов, само озеро обладало на редкость дурным нравом. И там, где вчера был пологий песчаный берег, вполне могла возникнуть яма с водоворотом.
Сила.
Свободная сила, которую слышали многие, но вот воспользоваться ею…
– Не надо, – попросила Варнелия, когда над пледом вспыхнул силовой полог. – Я… не замерзну… подумать надо… волосы… она ведь была отличным алхимиком… знаешь, я нашла некоторые ее старые работы…
Зелья, улучшающие цвет лица.
Безделица, если подумать, но два патента и почти революция в косметической промышленности… ей шли отчисления.
Еще средство для укладки волос, которое ныне используют если не в каждом втором салоне – все же стоимость его на выходе получалось приличная, – то в каждом четвертом точно.
Стабилизатор для сложных составов, позволивший создавать зелья выше пятого уровня… консерватор… боги, да у нее было такое количество патентов, что и представить сложно.
В полынье образовался сизый пузырь, под которым виднелась тень огромной рыбины, может быть, даже того мифического сома, что поселился в озере на заре времен. Варнелия не отказалась бы увидеть его.
Некоторые ведь видели.
И говорили.
