Маска сплетника и человека недалекого, которую Кернинг носил всегда и с немалым удовольствием, села идеально. Он еще надул щеки, тронул левую языком, отчего та выпятилась, обвел губы прозрачной палочкой блеска…
– Зеленый… всех оттенков… Его величество заказал костюм цвета палешского нефрита. Ее величество, как понимаешь сам… тебе я бы рекомендовал цвет темный…
– Спасибо.
– Кстати, – Кернинг отложил зеркальце и, взявшись за парик, привычно натянул его на лысину. – Я вот в последнее время не могу отделаться от мысли, что если б затеял перемену мира, то лучше времени не найти. Ежегодный бал-маскарад… традиции, и все такое… но символично… охренительно символично.
Глава 47
В моей комнате кто-то был.
Я остановилась и втянула воздух. Так и есть, духами пахнет… женскими… дорогими, судя по тому, что до сих пор держался именно аромат, а не кетоновая отдушка.
– Что? – Малкольм потянулся к поясу, с которого ныне свисало полдюжины полированных камней. А еще бляшки, висюльки, мешочки какие-то, и все это вкупе с джинсами смотрелось, мягко говоря, странновато.
– Тут кто-то был, – я чихнула.
А запах знакомый… нет, Арина использует другие духи, с прохладным ароматом, а эти…
– Погоди… – Малкольм отступил и меня потянул. А потом сдавил браслет свой и велел: – Ждем.
Мы и ждали.
Подпирали стенку, говорили о чем-то… не знаю даже о чем, главное, что разговор этот изрядно отвлекал от мыслей, что в моей комнате могло кому-то что-то понадобиться.
Надеюсь, не бабушкин конверт.
Надо было с собой взять. Теперь, если стащили, локти кусать буду.
Мастер Витгольц счастливым от этой встречи не выглядел. Судя по белой рубашке, фраку и галстуку-бабочке, мы его откуда-то выдернули.
– Ну? – он уставился на Малкольма, и рыжий моргнул, но взгляд выдержал.
– Там, – он указал на дверь, – кто-то был… ее не было, а…
– Понятно.
– Женщина, – уточнила я. – Или девушка… духами пахнет. Пахло, когда вернулись. А дверь я запирала. Я всегда запираю дверь.
Привычка с той еще жизни, когда, оставленная открытой, дверь гарантировала шмон. Мамаша, сколь бы в дурном состоянии ни находилась, нычки мои вскрывала на раз. Тоже дар латентный, не иначе… и главное, как бы я ни извращалась, а она…
Мастер приоткрыл дверь и, вытянув шею, заглянул в комнату. Застыл. Спина его, слегка горбатая, была черна и… честно говоря, фрак на нем смотрелся как на корове скаковое седло. Болтались фалды, и хотелось подергать за них, проверяя, крепко ли держатся.
– И когда мы пришли, – добавила я, – дверь была заперта.
Надо будет замок поменять, а заодно поинтересоваться, у кого это вдруг ключ от моей комнаты завелся. Хотя… в моем мире отмычки существовали, а в этом наверняка додумались до чего-нибудь поинтересней.
Длинный нос мастера двигался.
Уши шевелились.
И в какой-то момент возникло ощущение, что человеческая хрупкая шкура треснет, выпуская истинную сущность. Но нет, мастер медленно просочился в комнату и замер.
Пальцы его зашевелились.
На мгновенье над ладонью его появился разноцветный шарик, который лопнул, выпуская с полсотни мыльных пузырей. Те поплыли по комнате, делясь и заполняя ее. Сталкиваясь друг с другом или стенами, пузыри не лопались, но прогибались, сдавливались, меняли форму.
Пахло это дело мылом, причем хозяйственным.
Мастер чихнул.
И потер нос.
А потом велел:
– Отойдите-ка…
И Малкольм потянул меня за плечо, заставляя отступить. Пузыри же налились тревожным красным светом. Лопнули они одновременно с премерзким скрежещущим звуком.
– Твою ж… – мастер стряхнул с волос что-то липкое и темное.
Фрак… что ж, надеюсь, его утешит, что без фрака он смотрится куда как приличней? Буро-зеленая слизь, смердящая уже отнюдь не мылом, медленно стекала с плеч.
– Как всегда… – Витгольц добавил что-то на незнакомом мне наречии, вряд ли великосветское. – Что ж… полагаю, ты найдешь где переночевать, пока здесь почистят.
Чистить придется изрядно.
Слизь расползалась по стенам, грязными сталактитами свисала с потолка. Что-то набухло, лопнуло со всхлипом, выпуская некогда лаковую штиблету мастера. С тихим шипением растворялись остатки ковра и, кажется, покрывало…
Книги…
Твою мать, это во что же мне ремонт обойдется?
– И что это было? – поинтересовался Малкольм, протянув палец к ближайшему комку. Тот вздрогнул и попытался отползти.
– Шутка, – мастер был мрачен. Похоже, шутка ему не понравилась. – В мое время такие ловушки ставили, когда хотели… скажем так, намекнуть на некоторую… неправильность поведения.
А прошлое у мастера, по ходу, веселым было.
– Но тогда использовали стандартную слизь. Или краску… такие бомбочки можно приобрести в любой лавке…
Ошизеть.
Раздолье подросткам. Я представила подобный набор шутника в собственном мире и содрогнулась.
– На самом деле довольно-таки безобидно. Слизь сводится простейшим бытовым артефактом, да и окраска редко держится дольше пары часов. Но это… – он вытер подошву об остатки ковра и вновь выругался. Штиблеты, похоже, отжили свое. – Несколько чересчур… модификация с кислотой… боюсь, вас ждал бы крайне неприятный вечер и несколько дней в клинике. Химические ожоги крайне плохо поддаются лечению.
Твою ж…
То есть, говоря нормальным языком, если бы не запах духов и моя паранойя, нас бы окатило кислотой? И это называется шуткой?
Я открыла рот.
И закрыла.
Вздохнула. И попросила:
– Там на столе сверток лежит. Мне его в наследство передали. А я вот… как бы это сказать… бабуля была еще той затейницей, так что мало ли… может, глянете?
Сверток оказался обыкновенным свертком.
То есть защитная оболочка, благодаря которой содержимое уцелело после встречи с кислотой. Печать, взломать которую могла лишь я, аки признанная наследница… и все.
Ни отравы скрытой.
Ни заклятий.
Ничего.
Бумаги мастер перебирал лично, каждый листик едва ли не обнюхал и, лишь признав безопасными для моего здоровья и разума, протянул мне.
– Приятного чтения…
Что-то сомневаюсь.
К Малкольму я возвращалась в не самом радужном расположении духа. Конечно, без крыши над головой я не осталась, но все равно ощущения были… премерзостными.
